Внук охотника

Карабкался он споро, по нескольку раз встретились каменные завалы — пришлось обходить. Попал в бурелом — тоже выбирался окружным путем. Попотел. Потерял много времени, но все-таки до вершины добрался.

Посмотрел по сторонам. Ну и красота! Синие волны вершин во все стороны! И уходят, и уходят, и тают в маревой дымке. Будет что рассказать школьным друзьям-товарищам. А тут, на вершине, не то что палатку поставить, но и в лапту играть можно…

Вгляделся в южную сторону. Да, вон там и речка поблескивает. Та самая, значит, речка. Решил вдруг: «А зачем мне назад спускаться? Зачем опять терять столько времени? Да я сейчас прямо спущусь. И без всяких ориентиров, без логов и распадков… Тут же рукой подать…» И пошел напрямик.

Очень много попадалось крутых утесов, глубоких промоин — обходил. Спустился вниз, а солнце уже заходит. Заторопился. Чуть не бегом побежал — вперед, вперед, вперед! В сумерках вышел к какой-то речке, не очень широкой и… И кажется, течет она совсем не туда? Нет, это кажется, что не туда. Пошел по берегу, ожидая увидеть огонек костра. Огня все нет и нет, а темнота все гуще и гуще. Ноги налились тяжестью, тело от усталости какое-то деревянное, чужое. А лагеря все нет.

На фоне последних мутных отблесков зари увидел он опять вершину, которая показалась не очень высокой. В надежде, что сверху он увидит огонь, если лагерь где-то в стороне, принялся карабкаться вверх. Выбивался из сил. Не замечал, что одежду рвут острые камни, колючий кустарник царапает руки и лицо. Ружье сползло с плеча, билось прикладом о камни — не замечал, волочил за собой. Карабкался, карабкался — никакой вершины, гора уходит в бесконечную высь. Не видно ничего и не слышно. Только ветер негромкий и заунывный в вершинах деревьев…

Его оставили последние силы. Он в отчаянии опустился на холодный, скользкий от ночной росы камень.

«КУДА ИДТИ?»

До этой минуты он отгонял от себя страшную мысль. Он обманывал себя, что речка течет куда надо. Что вот-вот огонек костра замерцает в отдалении и через какое-то время будут слышны знакомые голоса… Сейчас, на этом холодном, остроуглом камне, мокром от вечерней росы, он заплакал. Он всхлипывал, вздрагивая плечами. Он озирался широко раскрытыми от испуга глазами. Он вслушивался в жуткую тишину, нарушаемую лишь заунывно-тихим ветром в вершинах деревьев…

В темноте кто-то шевелится. Кто-то бесформенно-огромный надвигается… Кто-то следит со спины за каждым движением, уши слышат чей-то крик и шорох крадущихся шелестящих шагов… Волосы на голове встают дыбом, по спине пробегает мелкая дрожь.

«Заблудился!.. Здесь, среди этих диких пустынных гор, кто тебя найдет? И сам кого встретишь?.. Погибнешь без еды. Попадешься в лапы медведю. Волчья стая разорвет. И косточек не оставят».

А в темноте кто-то опять надвигается. Опять эти шаги, чуть слышные, шелестящие… Холодный пот струится по спине. Дрожь колотит тело. Странно. Хочется вскочить и сломя голову бежать, бежать!

«Иди строго по маршруту…»

Не послушался наказов Владимира Лукича. Понадеялся на то, что вокруг своего села знал тайгу и бродил по ней спокойно. Поплатился за легкомыслие.

«Но зачем думать о худом? — спросил себя вдруг строго, голосом, какой бывает у Владимира Лукича, когда тот очень недоволен. — Почему сразу о гибели? И — слезы. Как у трусливой девчонки. А еще хаживал с дедом на медведя! Не зря ребята в классе головами покачивали, когда рассказывал. Не верили. А вот Владимир Лукич поверил. Вон какое задание дал. Надо думать о том, чтобы задание… Чтобы как комсомольцу себя вести. А тут — слезы!.. Задумал напрямик. Хотел выгадать. Чтобы потом похвастаться? Забыл родную якутскую пословицу: «Прежде чем рубить — отмерь, прежде чем долбить — подумай!»

Посплю до рассвета, — решил он. — Потом вернусь обратно. Найду место, где сидел на лиственнице и ел хлеб. Пойду дальше, как на бумаге нарисовано».

И, решив так, Мичил сразу почувствовал себя легко, как будто с плеч свалилась тяжелая ноша. Но тут же он вспомнил:

«Уйдут!.. Да, если до рассвета не найти наших, они уйдут. Тогда остается одно: вернуться к Владимиру Лукичу. Вернуться и… что ему сказать?.. «Я вас подвел. Я всех подвал. Пропало целых шесть дней». Может быть, из-за этих шести дней не успеем обследовать новое месторождение до последнего парохода! Если об этом узнает брат, который днем и ночью бьется с фашистами? Что он подумает? И что подумает обо мне Владимир Лукич, если к нему вернуться и сказать: «Не послушался вас. Полез на гору. Сбился с дороги. Заблудился. Вернулся ни с чем»? Нет! Нет! — сказал он себе. — Не отдыхать нужно. Не спать до рассвета. Нужно сейчас же вернуться. Поискать направление, с которого сбился, и дойти к утру до лагеря».

Не вставая, стащил со спины вещмешок. Развязал. Нашарив рукою хлеб, отломил половину, стал есть. Нет, такого вкусного хлеба еще не приходилось есть в жизни. Прямо-таки сам тает во рту. А как вкусно пахнет! Кажется, на весь лес запах от этого маленького куска.