Внуки

Оберштурмфюрер обещал своим подчиненным устроить тридцатого ноября, в день своего рождения, такую попойку, что небу жарко станет, — если к тому времени Москва будет взята. В последние дни ноября эсэсовцы из тюремного персонала в Ганновере буквально не отходили от радиоприемника. Сообщения о победах передавались как по конвейеру. Немецкая армия все ближе подходила к Москве. Некоторые газеты еще три недели назад предсказывали падение русской столицы «не позже, чем завтра». Но сутки проходили за сутками, а Москва по-прежнему держалась…

Тридцатого ноября вечером все дежурные эсэсовцы сидели у радиоприемника. Было объявлено новое, важное специальное сообщение.

— Без сомнения — Москва, пупом чувствую.

— Пора, черт возьми, давно пора!

— Никогда не думал, что русские будут так долго сопротивляться. Они давно уже одной ногой в могиле.

— Этого следовало ожидать, дело идет об их столице.

— Ты послушай только, что пишет о Москве «Фелькишер беобахтер»! — воскликнул эсэсовец, сидевший с газетой в руках у письменного стола. — «Москва сегодняшнего дня — это не «большая деревня», как ее с полным основанием называли в начале столетия. После русской Октябрьской революции Москва с каждым годом все больше приобретает облик современного столичного города, промышленного и культурного центра. К тому же она является и центральным железнодорожным узлом всей страны. Все железные дороги, ведущие с запада России на восток, проходят через Москву. Москва — это хозяйственный, политический и стратегический центр, откуда всю Россию можно перевернуть вверх дном…»

— Я представлял себе Москву совсем иной, — сказал кто-то. — А тут пожалуйте: столичный город!.. Индустриальный и культурный центр. Крупный железнодорожный узел!..

— А не сказано в газете, когда мы ее возьмем?

— Что это за еврейское нетерпение! Сейчас же после рождества нас пошлют в Москву, ясно как день! Там будет столько заключенных, что рук у нас не хватит! Ха-ха-ха!

— Ну да! А кто здесь останется караулить эту братию?

— Она теперь будет ниже травы и тише воды. Падет Москва — большевизму крышка.

— Ясно! Тогда самые закоренелые фанатики запросят пардона. Если не предпочтут повеситься!

— Даже Тельман!

— Он, должно быть, холодным потом обливается со страху!

— Говорят, он сгорбился, весь сморщился!

— Алло! Внимание!

Музыка внезапно оборвалась. Верный признак, что последует специальное сообщение. Все затаили дыхание и уставились на радиоприемник.

Правильно. Фанфары.

— Сердце замирает, а?

— Тише! Тише!

— «Специальное сообщение верховного командования вооруженных сил. На Восточном фронте, западнее Москвы, немецкие воинские соединения нанесли большевикам новое серьезное поражение и одержали значительную победу. Танковые части прорвали неприятельскую оборону и достигли города Клин. На остальных участках фронта идут ожесточенные бои».

— Это все?

— Тш! Да тише же!

Грянули марши. Да, это было все. Эсэсовцы разочарованно переглядывались.

— А где находится Клин?

— Где бы ни находился, это не Москва.

— Достань карту!

— Смотри-ка, вон Клин. Здорово! Совсем близко от Москвы… Увидишь, ночью наши ворвутся в город!

— Наливайте стаканы! За здоровье новорожденного! Да здравствует победа! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — подхватили остальные.

Оберштурмфюрер, улыбаясь, уступил — хоть Москва и не взята, но выпить можно. Ладно! Первую батарею на стол!

VI

Около полуночи, когда несколько батарей пивных бутылок было уже опорожнено и победное ликованье достигло предела, кого-то из пирующих осенила мысль нанести «визит» заключенному Эрнсту Тельману, послушать, что скажет теперь руководитель немецких коммунистов.

— Вот увидите… увидите… он расплачется.

— Вздор! Он… он запоет: «Ах, мой милый Августин… все лопнуло»!

— Ха-ха-ха!..

— Позови надзирателя сектора! — приказал оберштурмфюрер.

— Лучше не затевать этого, друзья.

— Не мешай! Мы хотим повеселиться… А ты… ты, видно, шуток не понимаешь. Верно?

— Батареи… мы ведь здесь оставляем!

Надзиратель Август Кёрбер вошел в караулку. Необычайно высокий, тучный, громоздкий, он принадлежал к старым кадрам тюремных надзирателей. Мясистая голова его, казалось, посажена непосредственно на мощные плечи, шеи как будто не было вовсе.

— Кёрбер, Тельман ведь в вашем секторе?

— Так точно, господин оберштурмфюрер.

— Мы хотим посетить его.

— Сейчас?

— Сейчас.

— Зачем?

— Желаем ему сообщить, что этой ночью Москва будет взята. Что большевикам крышка.

— Господин оберштурмфюрер, не делайте лучше этого.

— Не возражать!

— Вы приказываете, господин оберштурмфюрер?

— Вы что, не слышите?

Надзиратель Кёрбер пошел вперед. Он постучал в дверь камеры Тельмана и крикнул:

— Тельман, вставайте. К вам посетители. Он отпер тяжелую дверь.

Посреди скудно освещенной камеры стоял, выпрямившись во весь рост, крепко сжав губы, Эрнст Тельман. Решительным, спокойным взглядом встретил он пьяную ватагу двуногих, одетых в эсэсовские мундиры.

— Мы… нич… нич-чего тебе не сделаем, — выкрикнул один.

— Нет, мы… мы хотим… сообщить тебе кое-что интересненькое…