Внуки

Оберштурмфюрер, отстранив надзирателя, ввалился в камеру. Он почти вплотную подошел к Тельману, остановился и несколько секунд молча смотрел на него. Затем обернулся и рукой сделал знак эсэсовцам. Те замолчали и, сгорая от любопытства, таращили глаза.

— Господин Тельман, — начал оберштурмфюрер, — к сожалению, нам пришлось нарушить ваш ночной покой. Дело в том, что мы хотели сообщить вам необычайно важную новость. Сегодня, тридцатого ноября тысяча девятьсот сорок первого года, в день моего рождения, Москва будет взята солдатами фюрера.

— Хайль Гитлер!.. Хайль Гитлер!.. — заревели вразброд эсэсовцы, столпившиеся в дверях камеры.

Эрнст Тельман не шевельнулся.

— Черт вас возьми! — заорал оберштурмфюрер. — Дайте же свет, ничего не видно!

Надзиратель Кёрбер протиснулся мимо эсэсовцев и включил свет.

— А-ах! — вырвалось у всех. Они уставились на Эрнста Тельмана. Он был бледен, но лицо его выражало решимость, граничащую с яростью. Руки были сжаты в кулаки.

— Ну-с, Тельман, что вы скажете по поводу этой новости? — глумясь, спросил оберштурмфюрер и ухмыльнулся.

Тельман молчал.

— С большевизмом покончено, — продолжал эсэсовский офицер. — С корнем вырван! От Красной Армии осталось мокрое место! Сталин побежден!

Тельман, прищурившись, с глубоким презрением смотрел на врага.

— Но поймите же, Тельман! Нам хотелось бы услышать, что скажете вы по поводу этой новости… Ведь вы большой политик…

Несколько эсэсовцев, стоявших в дверях, громко захохотали.

Оберштурмфюрер повернулся и раздраженно крикнул:

— Тише!

Он продолжал, обращаясь к Тельману:

— Как вы оцениваете положение, господин Тельман? Что, по-вашему, будет дальше? Предоставляю вам слово. Говорите, пожалуйста.

— Но только без большевистской пропаганды! — опять крикнул кто-то в дверях.

— Замолчите наконец, слышите? — приказал оберштурмфюрер.

Стало очень тихо. Все смотрели на узника, восемь лет проведшего в тюремных стенах, но не сломленного; Тельман стоял перед ними с гордо поднятой головой.

Упрямо, твердо, решительно прозвучал его ответ; каждое слово было подобно удару бича:

— Сталин свернет Гитлеру шею!

И опять наступила гнетущая тишина. Тельман стоял, широко расставив ноги, выставив вперед стиснутые кулаки, готовый защищаться, если эта свора нападет на него.

Вдруг кто-то из эсэсовцев оглушительно захохотал. Остальные присоединились. Оберштурмфюрер, откинувшись назад, смеялся так, что плечи его так и прыгали. Заразился этим припадком веселья и надзиратель Кёрбер.

— Вот это да!.. Все… всего я ждал… но… но только не этого! Ха-ха-ха!

— Он… он, наверно… сошел с ума! Тюремное бешенство!

— Даже… жалость берет!

Оберштурмфюрер иронически поклонился и сказал:

— Большое спасибо за разъяснение, господин Тельман!

Хохоча и горланя, эсэсовцы покинули камеру и, спотыкаясь, двинулись по тюремному коридору к выходу.

Надзиратель Кёрбер захлопнул дверь камеры и щелкнул засовом.

VII

Вальтер Брентен видел, как полки и дивизии Красной Армии отправляются через Москву на фронт, прямо в бой. Войска были в своем зимнем обмундировании. Шли колонны солдат в белых овчинных полушубках, колонны — в длинных зимних серых шинелях, колонны — в белых маскировочных халатах поверх ватной форменной одежды, вооруженные автоматами, карабинами, бутылками с горючим, ручными гранатами. Танковые части прокладывали себе путь по снегу; на головных машинах развевались большие красные флаги. Вальтер стоял у Киевского вокзала. По широкой асфальтированной улице тянулись артиллерия, моторизованные и кавалерийские части. Солдаты у орудий и конники махали москвичам руками, прощаясь с ними. Мужчины и женщины, рабочие и работницы по пути на заводы и фабрики останавливались, снимали меховые шапки, низко кланялись братьям, шедшим в бой. Не было слышно ни ликования, ни пения, лица были серьезны, губы крепко сжаты. В этих лицах читалось: «Красноармейцы! Братья! Не допустите, чтобы все, что нам дала Октябрьская революция, что создано и достигнуто нами в суровые годы социалистического строительства, стало добычей заклятых врагов рабочего класса — германских фашистов!»

В этот декабрьский день Вальтер Брентен обратился по радио к своим немецким соотечественникам:

— Не раз уже иноземные захватчики пытались поработить русский народ, — несся через эфир в Германию его голос. — Но никому из них это не удалось. Шведский король Карл бежал из России верхом на лошади. Французский император Наполеон бежал в санях. Вы же, вторгшиеся в эту страну на танках и с моторизованной артиллерией, не сможете бежать из нее ни на лошадях, ни в санях. Если вы будете выполнять приказы Гитлера, вы погибнете на огромных просторах русской земли — без славы, без чести, без следа.

Когда Вальтер Брентен вечером пришел домой, он увидел на столе приготовленный ему ужин и тут же — записку, в которой рукой Айны было написано: