Внуки

И еще раз он увидел Эльбу. Едва только она, оставив позади горы, дикие ущелья, отвесные скалы, достигает широкой равнины, как разливается вширь и вглубь, и люди заставляют ее служить себе. Она несет деревянные плоты, баржи с людьми и грузом, а немного ниже, с того места, где она соединяется с чешской рекой Влтавой, — катера и пароходы. Поезд еще некоторое время шел вдоль берега, а когда полотно железной дороги и ложе реки разошлись в разные стороны, Вальтер долго глядел вслед Эльбе. Отсюда она текла в Германию, мимо Гамбурга, а его, сына этого города на Эльбе, мчал поезд на чужбину, в Прагу.

III

Троица в Праге! Что это — сон?

Тысячелетний стобашенный город сиял, словно юная невеста — весна. Как зачарованный бродил Вальтер по улицам и переулкам. На улице Мелантриха, возле старой ратуши, он попал в шумную толпу базара. Никогда не видел он таких чудесных фруктов, таких вязок лука и чеснока, никогда не видел евреев с такими пышными раввинскими бородами. Был здесь, разумеется, и шарманщик с деревяшкой вместо ноги; деревянные карлики на его музыкальном ящике ритмически взмахивали молоточками, изображая тяжелую долю горняка. А вокруг — точно декорации, нарочито подобранные для пьесы: башни, фронтоны, балкончики, колоннады, строгие готические ворота, пышные фасады барокко. С Карлова моста Вальтер увидел гордо высившийся по ту сторону Влтавы Град в кольце парков и садов, проливавших на весь город волну по-весеннему крепких, настоянных на солнечном тепле ароматов. Очаровательная, радостно красочная Прага, город, устремившийся ввысь, искрящийся золотом и лазурью башен, город алых черепичных крыш, старинных тихих переулков и оживленных торговых улиц, где витрины, сияя своим постоянно обновляемым великолепием, весело улыбаются прохожему.

Вальтер, влекомый людским потоком, шел вдоль Влтавы, через Карлов мост, через Вацлавскую площадь, мимо Пороховой башни, благоговея перед этой тысячелетней стариной, чудесным творением бесчисленных поколений.

Вальтер побывал в эмигрантском комитете. Там его накормили, снабдили небольшой суммой в чешских кронах и дали записку, по которой ему предоставили койку в эмигрантской гостинице, помещавшейся в Старом городе, недалеко от Влтавы. Завтра он встретится с политическими руководителями эмигрантской партийной организации в Праге. Среди товарищей, с которыми он познакомился, были саксонцы, силезцы, баварцы; эмигрантов из Гамбурга он здесь не встретил, они большей частью направлялись в Копенгаген или Стокгольм.

Партия ведь была вездесущей матерью с миллионами заботливых рук. В Германии, загнанная в подполье, выслеживаемая, травимая, она существовала в каждом городе, на каждом заводе, на каждой улице. Она была в Париже и Цюрихе, в Лондоне и Праге. Кто ее не покидал, того и она не покидала. Кто стоял за нее и за рабочий класс, за того стояла и она. Кто был ее сыном, имел братьев и друзей во всем мире.

Обогнув Пороховую башню, Вальтер вновь вышел к Влтаве. Через висячий мост он попал в часть города, называемую Бубной. Ему все здесь нравилось, он чувствовал себя путешественником, делающим все новые и новые открытия. Он проходил мимо обширных стадионов, по прямым, как стрела, улицам современного типа со множеством новых жилых домов. Движение здесь было не менее оживленным, чем в центре города; но улицы, обсаженные деревьями, были шире и казались аллеями парка.

У одного здания он увидел толпу. Сюда с песнями подходили группы девушек и юношей. Продавцы газет выкрикивали:

— «Руде право»… «Руде право»…

На стене висел плакат, и Вальтер кое-как прочел, что здесь состоится митинг коммунистов.

Эмигрантам запрещено было посещать политические собрания или манифестации. Вальтер это знал. Но на этот митинг он хотел пойти, не мог не пойти. Как давно уже не был он на коммунистическом митинге! Все только подпольные совещания, куда пробирались с опасностью для жизни. А здесь пожилые рабочие и молодежь вольным потоком устремлялись на собрание.

Вальтер с радостью отдал при входе одну крону из немногих, полученных им несколько часов назад в эмигрантском комитете. В большом продолговатом зале он увидел украшенную знаменами эстраду, а на перилах балкона красные полотнища с лозунгами. Он прочел на чужом языке слова «Сталин» и «коммунизм». Около тысячи человек собралось здесь, на балконе разместилась преимущественно рабочая молодежь. Веселый, жизнерадостный народ.

Вальтер слушал выступления ораторов, и хотя он едва их понимал, все же это были его счастливейшие минуты за долгое, долгое время. Прозвучало имя Гитлера, и тысяча человек, такие же рабочие, как Вальтер, разразились возгласами гнева и проклятиями. Даже в самые страшные дни заключения в карцере Вальтеру удавалось сдержать подступавшие к горлу слезы; теперь же он не в состоянии был побороть их, вынул носовой платок и сделал вид, что сморкается.

IV