Внуки красного атамана

Парис переходит на шаг, останавливается. Егор спрыгивает на окривевшие ноги. Вырвав на обочине дороги пучок мышея, растирает пышущие жаром и отдающие острым потом шею, грудь и бока жеребца. А Парис благодарно почесывает вздернутой верхней губой его спину и, фыркая, обрызгивает ее горячей влагой.

- Ну, Парис, ступай в табун, намаялся, небось, - ласково говорит Егор, похлопывая по крупу. - Обратно в табун - марш!

Жеребец вскидывает голову, встает на дыбы и, развернувшись в таком положении, красивой свободной рысью бежит обратно в табун.

Глава девятая

В сумерках, когда от табуна отъехала последняя подвода с колхозниками, направляясь в станицу, Егор подкрался к бочке с водой.

Из-за амбара осторожно вышел сторож Степаша Евтюхов, дед Степы, с ружьем в руках. Подождав, пока Егор напьется воды, он грозно прохрипел:

- Руки вверх!

Егор испуганно отпрыгнул от бочки, а дед Евтюхов довольно засмеялся:

- Ты что тут делаешь, едрена мышь?

- Да я Париса объезжал, - растерянно ответил Егор.

- А деда своего уже объездил? - строго сказал Евтюхов. - Покатался ты на нем, как солдат на ведьме, - все бока отбил. В больницу отвезли твоего деда. Довел ты его до трясучки, суконный сын!.. Афоня на всю станицу разгавкал про твое геройство.

Егор молчал.

- Ну ладно, пойдем, дам поесть. Потом погутарим. После ужина они расположились у база на свежескошенной траве. Евтюхов закурил и долго молча смотрел на огонек цигарки, посапывая то ли сердито, то ли раздумчиво. Потом проговорил неторопливо и внушительно, как он делал все, несмотря на свой малый рост и легкий вес:

- Миня жалеет тебя, идола, а у меня ты бы сплясал кабардинку! Как же наследник, чтоб ты луснул!

Голос у Степаши Евтюхова негромкий, хриплый: в гражданскую войну шашкой чикнули по горлу.

Егор промолчал. Да и что он мог сказать?

Ночь была звездной, тихой. Пели сверчки. Их песни сливались в одну, оттого казалось, что рядом лежал огромный кот и сладко мурлыкал, развалясь в сытой дреме на еще теплой со дня и пахнущей хлебом земле.

- А все это потому, что ты, баран, не знаешь своего деда, а то бы ты поимел к нему уважение, - продолжал Евтюхов.

- Да знаю я его, - ответил Егор.

- Черта с два ты знаешь! Он же не любит о себе рассказывать. Вот ты меня, его друга, расспроси. Я с ним дружу с тех пор, как пеленки свои на табак променял. Эх, Миня, Миня! Сколько дорог мы проскакали стремя в стремя!..

Егор присунулся ближе к Евтюхову. От него тянуло застарелым самосадным духом. Наверное, Евтюхов пропитался им еще с гражданской войны, прокурился у походных костров, у которых грелся вместе с Миней.

- С германского фронту мы вместе вернулись домой, - неторопливо продолжал Степаша, - тряхонули богатеев, немца Штопфа выковырнули. Был тут такой владетель экономии, у нас его прозвали Што Пошто. Как клоп тут присосался на нашей земле, паразит!.. Установили Советскую власть в округе. Красный флаг вывесили на атамановом доме. Миню красным атаманом, председателем Совета, выбрал народ, а меня - его секретарем.

Да... Помню, говорит мне Миня, оставайся, мол, Степаша, за меня, а я еду в хутор Ольховый казаков агитировать в красный казачий полк. Жмут беляки, говорит, по всему фронту, надо защищать Советскую власть. Ну, поскакал он с соратниками, а им в Федькином яру - знаешь? - перевертни, вроде Афони Господипомилуй, засаду устроили. Навалились, руки за спину скрутили, взяли в плен. Каратели били их, руки-ноги ломали, пытали, но они держались, как железные. Верили в свое правое дело, в Ленина поверили на всю жизнь... Расстреляли их. Миню тоже расстреливали... В упор стреляли. В глаза огнем брызнуло - рассказывал Миня. Упал он. Очумался ночью. Ощупал себя - вроде все цело, только голова гудит и лицо в крови... Видел шрам у Мини над бровью?

- Видел, - ответил Егор, в волнении сглатывая слюну.

- Так это тогда его цапнула пуля... Выполз он в рощу, отлежался. В Ольховскую приехал верхом на быке - приблудного поймал.

Ночью нагрянули мы на хутор, распотрошили белых карателей в пух и прах. Отомстили за своих боевых друзей и братьев. Похоронили мы их в братской могиле... Там меньшой брат кузнеца Кудинова, Тёмки Табунщикова отец и другие казаки.

Ох, и лютый же до врагов стал Миня! Шашка у него еще дедовская была...

- С серебряным эфесом? - порывисто спросил Егор и запнулся.

- С ним, с серебряным. Месяцем гнутая... Вертелась она в его руке, кубыть пропеллер. Полк сколотили сильный - молодец к молодцу. Миня командиром был. Он всегда в атаку летел впереди. Шашка сияет, конь бешеный, как врежется в гущу беляков - и пошла сеча! Земля дрожит, стон кругом, кони кричат, шашки звенят, искры сыпятся - страхи небесные!.. Я, телохранитель Минин, вокруг него верчусь, из маузера хлопаю, прореживаю беляков, которые роем вьются возле него, а он кричит: "Круши гадов!" - и шашка его, как молния, полосует врагов!.. Россию, Украину прошли мы с ним, внове на Дон повернули. Били беляков в хвост и гриву. И они нас, случалось, крепко били.