Внутреннее Царство

Заметим также, что у безобразий юродивого всегда есть свои пределы. На людях Симеон демонстративно ест скоромное, но втайне держит Великий пост гораздо строже, чем того требуют правила. Юродивый не схизматик и не еретик, а верное чадо Церкви: он может бросаться орехами во время Божественной Литургии, но он причащается Святых Христовых Тайн и не подвергает сомнению непорочное зачатие Христа–Спасителя или Его телесное воскресение! Он эксцентричен, но не аморален. Несмотря на то, что Симеон дни и ночи напролёт проводит в тавернах и публичных домах, он сохраняет совершенное целомудрие и чистоту, истинную девственность духа; ласкаемый блудницами, он не испытывает никакого вожделения и даже на миг не удаляет сердца своего от Господа [314]. После того, как Симеона выгнали из женской бани, куда он ворвался столь странным образом, его друг Иоанн спросил: «Что ты чувствовал, среди великого множества обнаженных женщин?», на что Симеон признался: «Всё равно, как дерево среди деревьев, так и я был среди них, не ощущая, что имею тело, не думая, что среди телесных существ нахожусь но вся моя мысль была устремлена на дело Божие и ни на миг не покинула Его» [315].

Дарованная ему в уединении пустыни непрестанная молитва оставалась с ним везде, где бы он ни появился в городе. Симеон обладал не только непрестанной молитвою, но и apatheia или бесстрастием — чистотой чувств, внутренней свободой, целостностью и цельностью души и тела. Он до конца шёл избранным в юности путём самоуничижения и умер в одиночестве в своей лачуге, укрытый хворостом, ибо у него не было ни постели, ни покрывала. Лишь два дня спустя друзья обнаружили его тело. Похоронен Симеон, как повествует Леонтий, был небрежно, «без псалмопения, без свечей и ладана», на кладбище для чужестранцев [316]. Даже в своей смерти юродивый остается чужаком.

«Пойду поглумлюсь над миром»

Но какова духовная ценность жизни Симеона, если у нее вообще есть какая–то ценность? Или же честнее будет повторить за Лукрецием: «Tantum religio potuit suadere malorum» — «Вот на какое зло может вдохновить религия»? Должны ли мы усматривать в притворном безумстве Симеона не более чем плачевное помрачение рассудка, представляющее интерес разве что для изучающих религиозную психопатологию, и не лучше ли просто обойти эту тему молчанием? Или всё же юродивый из Эмесы может чему–то научить нас сегодня?

Для начала обратим внимание на главную черту призвания Симеона к юродству. Как мы видели, он был монахом, отшельником, который после длительного пребывания в пустыне почувствовал, что призван вернуться в город. Пережив «полёт одного к Единственному», он возвращается, чтобы провести свои последние годы на улицах, в людных местах, в суете и шуме. Как и о св. Антонии, о Симеоне можно бы сказать, что его духовный путь — это полет и возвращение. Андрей и большинство русских юродивых, напротив, никогда не были ни монахами, ни пустынниками или отшельниками; вся их жизнь прошла «в миру». В некоторых случаях, как, например, с монахиней, описываемой Палладием, юродивый живёт в общежительном монастыре. Во всех трёх ситуациях есть нечто общее: юродивый идёт по избранному пути, постоянно соприкасаясь с другими людьми. Есть отдельные случаи, когда юродивый живет в полном уединении, но это, скорее, исключения из общего правила. В большинстве же случаев модель жизни юродивого примерно такова. У него есть внутренняя молитвенная жизнь, но о ней знают лишь немногие или не знает никто; во «внешней» же жизни он среди людей, вместе с ними, отдаёт им себя. Его призвание — общественное: жить с ближними и ради ближних.

Служение общественное, но при этом очень странное. Что именно заставило Симеона уйти в пустыню и надеть маску юродства? Здесь можно выделить три мотива. Первый — тот, который Симеон раскрыл своему сотаиннику в отшельничестве Иоанну: «Иду и поглумлюсь над миром». О двух других упоминает Леонтий: «Некоторые поступки он совершал для спасения людей и из сострадания (sympatheia), другие — для того, чтобы его духовный подвиг остался сокровенным» [317]. Итак, назовем основные причины, приведшие Симеона на путь юродства:

• юродивый глумится над миром;

• юродивый ищет путь смирения и уничижения;

• юродивый желает спасти других из чувства сострадания.

Далее мы рассмотрим каждое из этих свойств, чтобы в конце концов ответить на главный вопрос: было ли безумие Симеона притворным, или же оно — обязательный атрибут юродства? Может ли безумный почитаться юродивым Христа ради?

«Пойду поглумлюсь над миром». Мы лучше поймем эту сторону призвания юродивого, если вспомним начало Первого Послания к Коринфянам. Леонтий не случайно приводит эти слова в прологе к житию Симеона [318]: они составляют «кредо» Христа ради юродивого:

«Немудрое Божие премудрее человеков [… ]. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым [… ]. Мы безумны Христа ради» (1 Кор 1, 25; 3, 18; 4, 10).