Внутреннее Царство

Выше, описывая, как Симеон оставил свою мать, мы говорили о его максимализме, желании понимать Евангелие буквально. Здесь мы сталкиваемся с таким же максимализмом. Юродивый буквально воспринимает слова апостола. Но так ли уж он глуп, когда допускает, что Павел, написав: «Будь безумным», — имел в виду именно то, о чём говорил? Как замечает Г. П. Федотов:

«Мы настолько привыкли к парадоксу христианства, что с трудом можем увидеть в страшных словах Павла нечто большее, чем риторическое преувеличение. Но Павел настаивает здесь на полной непримиримости двух порядков: мирского и Божьего. В Царстве Божием царствует полная противоположность нашим земным ценностям».

Христа ради юродство, продолжает Федотов, напоминает о необходимости обнажить разрыв между христианской истиной, с одной стороны, и здравым смыслом и нравственным чувством мира с другой» [319].

Вот какова цель «глумления» юродивого над миром. Всем своим образом жизни он свидетельствует о «непримиримости», фундаментальном несоответствии между двумя порядками или уровнями бытия: между этим настоящим веком и веком грядущим, между царствами мира сего и Царством Небесным, между — выражаясь языком св. Августина — «градом земным» и «градом Божиим». Юродивый напоминает о «полной противоположности ценностей»; в Царстве Божием — обратная перспектива, пирамида стоит на вершине. Это и есть буквальное значение покаяния: metanoia, «перемена мыслей» — не чувство вины, а кардинальная смена приоритетов, совершенно новое понимание. В этом смысле юродивый по преимуществу есть покаявшийся. По словам Ирины Горайновой, он «проживает жизнь в обратном порядке», он «живой свидетель анти–мира, возможности невозможного» [320]. Он по–своему переворачивает мир и строит его по Заповедям Блаженств.

Такая жизнь в обратном порядке» бросает, по словам Федотова, вызов «здравому смыслу» и «нравственному чувству» нашего падшего мира. Своей внутренней свободой, смехом, «игривостью», юродивый обессмысливает, осмеивает любые попытки свести христианскую жизнь к благопристойности и общепринятым моральным нормам. Он глумится над всеми формами законничества, превращающего христианство в свод «правил». Он непримиримо противостоит тем, кто, по словам Христоса Яннараса, «отождествляет веру и правду с секуляризованным представлением о моральной чистоплотности и внешнем приличии». Юродивый, продолжает Яннарас, «воплощает фундаментальную евангельскую идею: можно соблюсти весь закон, так и не освободившись при этом от своего биологического эго, от тления и смерти» [321]. В этой связи заметим, что в прологе к житию присутствует выразительное напоминание о величайшей ценности человеческой совести: Симеоном руководят не объективистские законы, а глас Божий звучащий в его сердце. В этом смысле юродивый, по выражению Сесил Коллинз, выказывает «бесконечное уважение к человеческой личности». Он свидетельствует о безмерном превосходстве личности над правилом.

Глумясь над миром, юродивый срывает маски лицемерия, разоблачает лицедеев, вскрывает за фасадом достоинства и благородства человеческое, слишком человеческое. Он — единственный, кто осмеливается сказать: А король–то голый!». Чтобы излечить окружающих от «благочестивого» самодовольства, ему нередко приходится прибегать к шоковой терапии. Но вместе с тем, он никогда не пытается поколебать веру ближних или заставить их усомниться в истинах Церкви, даже если сам нарушает пост или хулиганит во время Божественной Литургии. Юродивый, как уже говорилось о Симеоне, не схизматик и не еретик. Он не глумится над Священным Писанием, Символом веры, таинствами или иконами. Он глумится только над напыщенными и самодовольными особами, занимающими высокое положение в церковной иерархии, и над угрюмыми обрядоверами, путающими внешние жесты с внутренним благочестием. Протест его не деструктивный, но освобождающий и созидающий. «Глумясь» над миром, юродивый, как очень точно говорит армянская версия жития Симеона, в то же время «приносит мир» в мир.

В своем глумлении над падшим миром юродивый предстает как эсхатологическая фигура, утверждающая первенство века грядущего. Он — «знамение», свидетельствующее, что Царство Христово не от мира сего. Это помогает понять, почему юродивые появлялись, в основном, в те времена, когда почти никто не отличал «кесарево» от Божьего, а христианство становилось частью общественного порядка. В первые три столетия нашей эры Церковь была гонима, и потому особой нужды в служении юродивого не было: в то время все христиане выглядели юродивыми в глазах власть имущих. Но когда нависла опасность смешения земных царств с Царством Небесным, как это случилось, начиная с IV века, в христианизированной Восточной Римской Империи или в сакрализованном московском самодержавии XVI столетия, юродивый стал необходим. Как и монашествующий, он оказывается противоядием «христианству», которое охотно идет на сговор с миром.