Внутренняя война. Том 1

Во-первых, королева была полностью и единолично ответственна за то, что она делала, чего желала или боялась. Если возникали проблемы, если Эстия чувствовала себя несчастной и нуждалась в утешении, если не знала, как справиться со своими сомнениями, она не могла обратиться к мужу. Он бы точно не обратился к ней. По сути, они никогда не разговаривали друг с другом, кроме как в присутствии других людей. В результате оказалось, что замужем за королём она чувствовала себя ещё более одинокой, чем если бы жила одна.

Но за условия, поставленные Бифальтом, приходилось расплачиваться не только одиночеством. Не прошло и пяти первых лет брака, а королева была абсолютно уверена, что могла бы завести с полдюжины любовников, никого не стесняясь, и её супруг даже не моргнул бы, не вздрогнул, не кинул на неё ни одного косого взгляда. Он не осудит её – да что там, даже не выкажет лёгкой досады. И, само собой разумеется, он не отплатит ей той же монетой. У него не могло быть любовниц. Его холодная постель входила в цену их договора.

Стоит ли говорить, что у Эстии, королевы Амики, не было любовников. Никогда. Ни одного. Ей и не хотелось их заводить.

Она желала только его. Желала чувствовать тепло пристального взгляда, прикосновение израненных в бою рук, слышать хриплый голос. Она желала его, и только его, с первых мгновений их свадьбы.

Эта правда – или, скорее, её очевидность – оборачивалась для королевы позором, бесчестьем. И на протяжении многих лет подталкивала Эстию к стремлению вызвать какую-то личную реакцию со стороны мужа. Королева страстно желала чего-то более простого, человечного, чем спор о политике или распределении ресурсов. Она поддразнивала мужа, даже язвила, перечила ему на людях, всячески испытывая его терпение. Она хотела, чтобы он что-нибудь почувствовал. Хоть что-нибудь! Если бы он вознаградил её старания раздражённым блеском в глазах, Эстия была бы рада. Если бы он дал ей пощёчину, Эстия могла бы назвать это победой. Это подтвердило бы, что она ещё жива.

Но он ни разу не потерял самообладания. И королева не могла утешиться в своём протесте против того, что её незаслуженно держат на расстоянии. Разумом она понимала, что не была причиной такой суровости мужа. Его отношение к ней являлось печальным следствием его сурового нрава – сурового во всём, его несгибаемой решимости уберечь от войны хоть то немногое, что было возможно, от той войны, которую не он начал, к которой не он стремился. К тому же королева доверяла его взгляду на эту войну. И более того, она верила в него самого. Неудивительно, что она так страстно желала добиться от своего мужа внимания. Она не сомневалась, что муж был таким суровым, таким отстранённым только по одной причине: он не мог себе позволить отвлечься на что бы то ни было, пока на нём лежал груз ответственности за оба королевства, пока он был занят единственным важным сейчас делом, пока от него зависело само существование Амики и Беллегера. Если Бифальт бросит свои старания, враг Последнего Книгохранилища сожрёт обе страны, как подножный корм, и двинется дальше. И если она, Эстия, королева Амики, отвлечёт Бифальта, короля Беллегера, платить за это придётся жителям их королевств.

Поэтому королева не давала воли своим чувствам. Она не более чем поддразнивала мужа, чуть-чуть, эти слабые попытки только провоцировали слухи о её взбалмошности и мелочности. Она не опускалась ни до любовников, ни до истерик, она никогда не предавала короля. Она пресекала все заговоры, которые возникали в Амике. Всякий раз, когда она понимала, что в своих выходках начинает переходить установленные ею же самой границы, она отступала в Малорессу и Жажду Амики и оставалась там до тех пор, пока к ней не возвращалось самообладание.

Тем не менее она не понимала, почему Бифальт не желал её. Он дважды пытался объясниться, сначала в брачную ночь и потом ещё раз несколько лет спустя, и всё же она не понимала. Она сделала всё, что могла, чтобы стать той женой, которая ему требовалась, другом, в котором он так нуждался, сторонником, который был ему необходим. Эстия сделала всё от неё зависящее, чтобы Амика стала союзником, которому Беллегер мог доверять. Но Бифальт не приблизился к ней. И поэтому у неё упорно появлялось желание раздразнить его, и поэтому её тайное горе не унималось. И отражение в зеркале на её туалетном столике указывало на глубину её разочарования.

Что с ней было не так? Почему она не смогла завоевать своего венчанного мужа? Чего ей не хватало для того, чтобы вызвать его желание?