Внутренняя война. Том 2

Эстия моргала, будто яркий свет свечей резал ей глаза.

– Вы не ошибаетесь, милорд.

Бифальт попытался улыбнуться.

– Вы понимаете меня, миледи? – ее простые слова болью отозвались у него в груди, словно грудь проткнули штыком. – Даже при моей бесхитростности я еще способен высказаться так, чтобы меня поняли.

И он снова, как в объятия возлюбленной, бросился к своей цели, ему нужно было расставить все точки над «и».

– Но из уважения к вам и к тому, что вы делаете ради нашего союза, я должен признаться, что я не изменился. И я должен сказать вам почему.

Эстия не шевелилась – и все же она слегка наклонилась к нему, словно тоскуя по его объятиям.

– Тогда говорите. Я хочу знать.

На какое-то мгновение Бифальту удалось отвести взгляд от жены. Но все в комнате словно заставляло его вновь посмотреть на нее. Тогда он решил сосредоточиться только на ее лице, чтобы не видеть, как она дышит.

– Служительницы Духа и Плоти, – начал он, вымучивая слова, – учат, что только человек, любящий свою жизнь, может выбрать достойную смерть. Но я не люблю своей жизни. Я не живу той жизнью, которую я могу полюбить. Я стремлюсь сохранить свою честь, но я не волен выбирать, быть ли мне честным. Магистры Последнего Книгохранилища лишили меня этого выбора. Я стремлюсь к благополучию и безопасности для своих подданных, как и для вас, но напрасно. Магистры исключили такой исход. Мои стремления тщетны. Я слуга в руках магов, их инструмент, не более того.

Если бы мне позволили сделать свободный выбор, я вполне мог бы пойти на союз с Амикой. Я мог бы даже попытаться защитить сокровищницу знаний. Но мне не позволили выбирать. Вместо этого меня подталкивали, обманывали, издевались надо мной, пока единственным путем для меня не стал тот, на который мне указали магистры. Я не могу любить то, что я делаю, как и то, почему я это делаю.

В моей жизни осталось только отрицание. Чтобы сохранить остатки чести, я могу только отрицать. И это все, что у меня есть. И это все, что позволяет мне оставаться самим собой.

Ее глаза блестели.

– Так ли, милорд? – в сжатых губах читалось страдание, равное страданию мужа. – Я не понимаю вас.

– Вы понимаете, – возразил он. – Что вы чувствовали, когда впервые услышали о замужестве? – Он позволил себе вольность потребовать от жены, чтобы она вспомнила этот эпизод ее жизни. – Когда мы встретились, я был для вас не более чем ненавистным беллегерцем. Хуже того, я пришел в ваш дворец, чтобы узурпировать трон Амики, принадлежавший тогда вашему отцу. Не напрямую, конечно, нет. Я не хотел править Амикой сам. Я не хочу этого и сейчас. Но я поступил с вашим отцом так же, как магистры Книгохранилища поступили со мной. Я играл с возможностями его выбора, пока единственной для него возможностью не стало сделать по-моему. Я играл с возможностями его выбора, пока единственной для вас возможностью не стало сделать по-моему.

Вспомните, как вы себя тогда чувствовали. Вспомните, как вы решились терпеть брак без любви ради своего отца и ради Амики, но не ради себя. Вспомните то ощущение, будто вас предали, и свою решимость перенести это предательство, отказаться от естественных желаний, отказаться от жизни, от жизни для себя.

Вы все же понимаете меня.

Эстию передернуло, она отшатнулась, но Бифальт безжалостно продолжал:

– Разница между нами только в одном. Воспользовавшись вами однажды, я отказался использовать вас вновь. Я освободил вас, чтобы вы могли найти свой путь. И вы сделали это. Вы изменились, миледи, но это изменение вы выбрали сами, и этот выбор облагораживает вас. Этот выбор делает вас сильнее.

Я не могу сравниться с вами. Мне не позволено меняться. Груз, возложенный на меня магистрами, только растет. С каждым годом их война приближается, а я еще не готов к ней. Мне не хватает средств, чтобы подготовиться. Я пойман в такую же ловушку, в которой оказались вы, когда ваш отец продал вас мне. Единственный достойный выбор, который мне остался, – ничего себе не оставить. Я должен отрицать себя и свои желания, чтобы послужить своим подданным, равно как и вашим подданным, и вам самим. Любой другой выбор был сделан за меня давным-давно, еще когда меня превратили в послушное орудие Последнего Книгохранилища.

Пламя множества свечей отражалось во влажных глазах Эстии. Ее губы подрагивали. Руки на коленях не могли лежать спокойно, они то нервно дергались, то бесцельно теребили сорочку. Бифальт видел, что он причиняет жене боль. И он догадывался, насколько сильную боль. Он не прятался и не уклонялся. Она могла бы отплатить ему равной болью, если бы захотела. Он не пытался укрыться. Хотя бы этот выбор он сделал сам.

Будто потерявшийся ребенок, Эстия спросила:

– Так вот почему вы меня не любите? Я – ваше отрицание? Если вы стремитесь к этому, то напрасно. Я дала свое согласие. Я не отказываюсь от него и сейчас. Ваше отрицание не освобождает меня от него. Оно связывает меня с вашими страданиями. Оно служит только одной цели – чтобы мой путь был тем же, что и ваш.