Внутренний строй литературного произведения

Будьте умной и удачливой. Возьмите нас на лето в Суздаль. Помните!

Ваш Д. Максимов.

На улице по-мартовски капает, и я брожу между желтыми домиками больницы по хлюпающим дорожкам.

5 июня 1971 г. Комарово

Спасибо, Инночка, за письмо и дубликат ваковской бумажки.

Разделяю Ваше лютование ко всему, что мешает работе «для себя». Я тоже по этому поводу зверствую – готов кусать ножки от стульев. Ведь проклятое время идет и уходит, а университет все сосет кровь и скоро всю высосет. Остаются только летние месяцы, но это слишком скудно.

В Ереване было очень хорошо – интересно и питательно (по-человечески и гастрономически). Я даже не представлял возможности такого исступленно-фанатического гостеприимства.

Сейчас я в Комарове, но и здесь университетствую.

В Переделкино будем с 15 июля. Конечно, мой переделкинский подъемный мост для Вас будет спущен.

Желаю Вам отдыха, тепла, лета.

Ваш Д. Максимов.

4 декабря 1973 г.

Дорогая Инночка, первая фраза Вашего письма – жульническая. Не два месяца Вы молчите, как об этом написали, а несравненно больше! Впрочем, в жульстве тоже заключается иногда своя совесть, и я хочу считать, что Ваши фантастические «два месяца» продиктованы Вам совестью: невозможностью назвать реальное время…

Инночка, чертежи моей и Вашей жизни в чем то сейчас похожи. И я в состоянии крайнего метания, правда, не донжуанского, как у Вас (флирт или больше с Достоевским, Тютчевым, Некрасовым и сколькими еще! О Клеопатра, о Мессалина!). Мои метания в отличие от Ваших – от научного сверхаскетизма, доведенного до умоисступления: Блок, Блок, Блок! («Ох, тяжело, тяжело, господа, жить с одной женой всегда!» – говорится об этом в рассказе у Бунина.)

Я совершенно изныл и автоматизировался в своей работе. Сдать ее нужно к концу января, а она у меня совсем сырая, а вновь написанная часть – не знаю, хороша или плоха. Писал ее не умом и не сердцем, а волей – вряд ли выйдет толк. Главная новая часть о структуре, методе и т. д. прозы Блока – часть, которая должна быть присобачена к прежнему тексту. Сейчас, например, пишу о «поэтической мысли» – чем она отличается от обыкновенной… Но не стоит множить свои терзания, излагая эту муру.

Радуюсь Вашей храбрости: «Композиция романов Достоевского» – вот это наполеоновская тема! А некрасовской теме о «Морозе» завидую. «И я бы мог…» – как писал Пушкин под известным рисунком.

Хотя Вы, конечно, исчадие ада, но вспоминаю о Вас с нежностью. Люблю Вас за дух жизни, беспокойство и волю и, вероятно, главным образом, – ни за что, т. е. за самое главное, что не умею определить и не хочу определять. Не замолкайте надолго – ведь я уже в апокалиптической стадии жизни, а ТАМ мы, наверно, не встретимся: я буду в раю, а Вы – в аду, и визы на визит Вам не дадут. Обнимаю Вас.

Д. Максимов

27 сентября 1974 г.

Дорогая Инночка!

Без надежды понравиться Вам всерьез я все-таки посылаю Вам окончательный вариант стихотворения. В нем есть намек на «катарсис». Он не «пастернаковский», как хотели бы Вы. Но ведь Вы знаете, что сам Пастернак ушел от себя молодого и прелестного: так потребовала его совесть. Ведь чудесное «Давай ронять слова» (м. б., квинтэссенция раннего Пастернака?) таит в себе потенциальную опасность эстетизированного филистерства, а крайнее напряжение жизни («Да будет так же жизнь свежа») требует конкретизации, которая есть и жизнь, и более чем жизнь (Пастернака эта логика привела к христианству, но, конечно, возможны и другие выводы, например, вывод отрицания и борьбы – к нему был близок и Пастернак в романе)…

Я сказал бы так: я грущу, что во мне нет момента раннего «пастернаковского» праздника. Но превращение такого момента в credo сейчас, в наше время, я считал бы грешным. И Пастернак (поздний) пожал бы мне на этом руку, хотя ранний Пастернак был прав и свят в своем универсальном утверждении жизни.

Согласны ли Вы со мной?

..Я расписался непозволительно.

Меня размывают болезнь и работа. Меня просто нет…

…Я хочу очень поблагодарить Вас за очень милый мне Ваш приезд в Малеевку. Обнимаю Вас за это и вообще.

Пока ухожу в свою муру.

Ваш Д. Максимов.

Как Вы? Напишите.

…

Безручье. Безножье. Безглазье.
Ползем безъязычны, безушны, безумны,
Безглазно ползем, бездыханно,
Отрепья волоча за собой.
Но телом бескостным, бескровным,
Кожей изодранной
Помним.
Но оком огромным,
На затылке проросшем,
Огненным оком,
Оком тройным, пронзающим, львиным
Видим.
И так же, все так же
Тот призрак дымный, бессмертный,
Дедам приснившийся,
Отцами забытый.
Забытый.
Тот призрак бессмертный
В сердце бескровном, в духе сиротском
Храним.

27 февраля 1982 г.