Внутренний строй литературного произведения

Дорогая Инна, простите, что долго Вам не отвечал. Ваше письмо пришло в очень тяжелые дни. Мы с Л. Я. за этот месяц спустились еще, и очень круто, на несколько ступенек вниз (от медицинских подробностей Вас избавляю). Сейчас несколько лучше. Уровень: 3 с минусом.

Прочитал с интересом о Вашем отходе от агрессивного атеизма и, кажется, об уважении (или вроде) к Христу (ср. Ренан). Для «науки» это движение, конечно, полезно, но в этом фидеизме, релятивизме, позитивизме нет поэзии, которая все-таки – сигнал на пути к истине (за неимением оной). К сожалению, в этом прозаическом круге – не только Вы, но отчасти и наше время – трагическая обреченность на прозу

Я благодарен Вам за отнесение меня (в дарственной надписи) к серьезной части человеческого рода. Пожалуй, это – один из самых важных критериев. Не случайно я осмелился применить его в своей книге к характеристике символистов. Хорошие слова и даже декларации о трагизме часто были лишены у них серьезности («Да, я – поэт трагической забавы») и тем самым мало стоили. Не есть ли серьезность – начало всякого дела – жизненного, художественного, научного? (простите меня за банальный педантизм!).

Конечно, Ваша подпись «от хулиганствующей ученицы» – шутка. Если бы было иначе, я опять бы высказался от имени педанта. Сказал бы, например, что «хулиганствование» в литературе исторично и оправдано в определенные моменты истории (футуристы, Есенин), а в другие моменты, например, в наше время, – архаично и демоде. Если у нас есть какой-то долг перед людьми, Богом, совестью (как ни называй!), то прежде всего быть серьезными и ответственными, даже в «игре» (признак хулиганства – безответственность – сколько у нас такого!). Слава Богу, к Вам это не относится – верю в это. И надеюсь в Вашей последней статье (ее еще не читал) найти подтверждение своей веры. Ведь Вы – человек науки, которая между прочим думает об истине и в которой даже шутки ответственны.

Все это применимо и ко мне – да еще как! В Ваш период «переоценки ценностей» (таким я его сейчас ощущаю) я больше всего боюсь безответственности и боюсь, что в моих работах многое сказано не так, с кондачка, с ветра, и многое нужно переписать, окружить другой атмосферой…

Да, перечитал «Бесов», хотелось бы поделиться, да, видно, уж не придется…

Всего Вам самого лучшего. Простите «учителя-педанта».

Д. Максимов

21 декабря 1983 г.

С Новым годом, дорогая Инна!

Пусть это дьявольское время отнесется к Вам и Вашим близким снисходительно, а если хватит у него милости, и ласково.

Я более чем тронут и обрадован Вашим письмом. Таких умных и значимых одобрений у меня немного. Я положу Ваше письмо рядом с письмами Пастернака и Топорова, кажется, самыми ободряющими среди разных других. Кусочек признания, хоть и на малом участке, получить очень ВАЖНО для дальнейшей работы. Оно как противоядие неотступно грызущим мыслям о недостаточном, несовершенном труде, на который так непоправимо потрачена жизнь. Как хотелось бы нечто подобное услышать и о стихах. Но это не значит, что я вполне разделяю Ваше одобрение. Я стерегу свою скромность и знаю меру своих сил, теперь совсем скудеющих…

Постараюсь прислать Вам рукопись «Заболоцкого», а вот «Поэму без героя» (на днях отдал в Тарту) не обещаю: нет экземпляров.

Радостно мне было читать Ваше письмо и по другой причине. Подумалось, что Вы, ушедшая, утраченная, забывшая, снова возвращаетесь к нашей долгой, давней дружбе, которая, мне казалось, – уже на ладони рядом с линией жизни (перерыв ее мне был горек). Рад, что Вы опять как будто в далекой близости!

Мы с Л. Я. сильно хиреем и хотели бы перейти за черту без крупных предварительных неприятностей. Но пока буду работать, может быть хуже, чем прежде, но не покладая рук.

Обнимаю Вас.

Л. Я. кланяется и поздравляет.

Д. Максимов

10 июня 1984 г.

Инночка, дорогая!

Ох, какая Вы литературная девушка! «Призванная», как я давно Вам это говорил. И это, конечно, очень много и очень значительно.

Конечно, Ваши странствия по большим писателям русского XIX века – большое и святое дело. Освещающее дух и дающее огромный профессиональный опыт. Но кажется мне все-таки, что это должно кончиться однолюбием или скромным мусульманским гаремом, скажем из двух жен.

Интересно, что Вы надумали о «Вишневом саде», который я полюбил еще в спектаклях Гайдебурова. Вспоминается очень любопытная и неканоническая статья о нем молодого А. Белого в «Арабесках» (кстати, есть и его статья о гениальном мейерхольдовском «Ревизоре»). Вспоминается еще маленькая любопытная статейка французского режиссера (в его сборнике?) – Барро, где главный герой Сада – время. Но все это Вы, видимо, сами знаете. Это вещи НАШЕГО времени.