Внутренний суслик (СИ)

На фоне этих отношений — не совсем нормальных, с нашей с Васяткой точки зрения — наше прохладное — как у хороших дальних знакомых — отношение с Тори меня до сих пор вымораживало. Мне так хотелось прижаться к нему, знать, что рядом есть надежное плечо, именно его плечо… Как тогда, на заимке. Меня любили и опекали очень много хороших людей — его и мои родители, друзья, знакомые — даже муж министра здравоохранения и юрист с книгоиздателем всегда искренне интересовались делами и помогали. Иногда даже эта опека была лишней и заставляла беситься — как в случае с о-папами. Но я принимал ее всегда с благодарностью и улыбками, а потом делал по-своему. Если меня ловили на непослушании, я быстро-быстро моргал глазами и вспоминал щеночков маленьких, только что рожденных, под дождем на помойке, и водопад слез тут же открывался. А перед этим никто не мог устоять. Вообще слезы у меня были подозрительно близко и могли включаться по щелчку из-за любой мелочи.

Люсий часто навещать меня не мог: Радеуш, сад, новая работа, — но по телефону мы с ним общались довольно часто. Вот и сейчас я жаловался, что застопорился на очередной главе второй книги, и вдохновения нет, из-под пера выходит какая-то тягомотина, и заплакал.

— У тебя профессиональное выгорание, Милли.

— Я профессиональный феникс.

— Ты устал, дорогой. Отложи книгу. Ведь это не срочно.

«Как же, не срочно!» — ворчал Васятка. — «Деньги тают, как снег на солнце, до выплаты за книгу еще как до Китая раком ползти, тошнота эта мешает писать… Опять твоя самостоятельность оттягивается, как резинка от трусов.»

Издательство первой книги двигалось к своему завершению, оказывается на правку и вычитку требовалось очень много времени. С волшебными палочками, которые будут продаваться отдельно, тоже дела шли хорошо — первую партию уже сделали и образцы лежали у меня дома.

После того, как новая прислуга, нанятая вместо Шиви, шарахнулась, разбив сервиз, который он нес на подносе, чтобы сервировать ужин, когда я напитывался вдохновением, размахивая палочкой и произнося заклинания подряд, освежая в памяти какое от чего — «аллохомора», «авада кедавра», «круцио», я старался перебирать палочки за закрытой дверью и без случайных свидетелей.

Свенсон Шубрич стал просто находкой, за что я не уставал благодарить Зорина. Он был заинтересован в выходе книги и больших доходах, поэтому через своего книгоиздателя-бету, которого он мне посоветовал, предложил развернуть предпродажную рекламную кампанию. Но на это нужны были деньги, в остаток которых Васятка вцепился мертвой хваткой и запрещал их трогать даже мизинчиком. Уж как я его ни обзывал, как ни уговаривал, но мистер Жабенций Сусликович ни в какую не разрешал мне потратить ни одного ома.

Его уверения были мне созвучны, все-таки мое шаткое положение с неизвестным отцовством ребенка могло в любую секунду взорвать общество и тогда я останусь без гроша, без помощи, без средств, и, возможно, без друзей.

Поэтому рекламную кампанию пришлось значительно сократить из предложенной и давать только бесплатные интервью, писать много разных заметок, вежливо отвечать растущему потоку комментаторов. Часть книги, по требованию издательства, пришлось удалить, и, естественно, поднялся шум из недовольных — тех, кто не успел скачать, но меня это не сильно волновало. Больше приходилось переживать по поводу интервью, в которых я старался отвечать с юмором и не повторяться из раза в раз.

После первого же опроса журналиста популярного молодежного радио, позвонил Мари и пожурил меня, напомнив, что известность имеет два конца, как и любая палка, и посоветовал мне придерживаться приличий. Папа Милоша просто восторгался, каким я стал умным и как все знакомые стараются сойтись с ним поближе, чтобы урвать хоть немного славы. А я не мог сдержаться, и в каждом интервью — на сайтах, в журналах и даже была парочка на телевидении — все-таки ходил по краю. Эпатажное поведение провоцировало внимание к моей персоне и к будущей книге. А это сейчас для меня значило больше, чем все рекомендации обоих о-пап, пекущихся о чести двух знатных родов.

Подумаешь, схохмил. Это, кстати, всё Василий виноват. И интервьюеры. Они задавали каверзные вопросы, даже невзирая на мою беременность и прочие детали. Одному я даже не сдержался и в конце нахамил. Прямо в прямом эфире.

— Если бы вы писали автобиографию, как бы вы её назвали?

— Васиссуалием.

Васятка тут же загордился и сделал даже парочку прыжков и кувырков, пройдясь колесом.

— Выругайтесь матом, но изысканно.

«ШТА?» — Мы с суслом переглянулись, но я тут же отбрил самоуверенного юного омегу-журналюгу:

— Мне папа не разрешает говорить изысканно.

— Вам не кажется, что вы исписались?

— Всем писателям так говорят. А я еще начинающий, поэтому исписаться по определению не мог. Учите матчасть.

Омега покраснел и поправил волосы, зацепив микрофон на ухе, но тут же продолжил:

— Что лучше — варежки или перчатки?

— Варежка, особенно когда она захлопнута.*