Когда я принесла ему тарелку с бульоном, помощник доктора взял ее у меня из рук и попытался выпроводить. Дед выглядел значительно лучше, он полусидел на подушках и изредка глухо покашливал, он грозно свел брови и рыкнул на медбрата:
— Выйди! — и тот, не сказав ни слова, вышел.
Дед кивнул мне головой на стул:
— Присаживайся.
Мне стало интересно, и я устало присела на стул, смело глядя ему в глаза.
— Милош, ты хороший мальчик, — он смущенно отвел на секунду глаза, но тут же вернулся и продолжил, — прости меня, что я так неласково тебя принял.
Суслик упал в обморок и нервно подрагивал правой задней лапой:
«Предупреждать же надо. Так и окочуриться недолго».
— Открой сервант, там справа посмотри, в шкатулке, — командным голосом произнес он. — Тори лишил тебя всех денег, я знаю, и хочу дать тебе немного, потому что он относится к тебе предвзято.
Я достала деньги — толстую пачку, перевязанную резиночкой, и с интересом покрутила ее в руках. Афы. Хмм. Явно название произошло от слова «альфа». Интересно — копейки у них будут от слова «бета» или «омега»?
«Васятка, ты на кого ставишь? Я на бет. Беты здесь выше омег — омеги никто и звать их никак, им это не положено».
«А я на омег. Деньги-то небось не сейчас придумали, а когда омеги имели важность. Наверное, — ожил сусл и заинтересованно приподнялся на задние лапки. — А давай забьемся? На желание?»
«А давай!» — я всегда была азартной и иногда это меня подводило под монастырь. Чаще под мужской.
Васятка захлопал в ладоши.
— Бери всю пачку, только внуку не говори. Это я тебе приготовил, только передать не успел, — дед снова закашлялся.
«Вась! Брать — не брать?»
«Дура, что ли? — Вася покрутил у виска тоненьким суставчатым пальчиком с коготком. — Конечно бери! Тут твое смущение неуместно!»
— Спасибо, Ашиус. Возьму. Раньше я бы отказался, но сейчас я не в том положении.
— Бери, бери. И зови меня дедом.
Васятка повторно бухнулся на спину, почувствовав слабость в ногах:
«Тася, Тася! Нам срочно нужно отсюда делать ноги, а то все местное поголовье слонов погибнет!»
— Ты только к внуку присмотрись, — продолжил хрипло дед. — Он неплохой мальчик, просто запутался. Я в ваши отношения лезть не буду, но если у вас что и получится, то только потому, что ты этого добьешься. Так что на тебя вся надежда, Милош. А теперь иди, иди и помни, что ты единственная надежда старого деда на счастье единственного внука.
Перемыв тарелки, я почувствовала себя такой уставшей, что готова была уснуть прямо на табуретке. Обслуживать и кормить никого я не собиралась, поэтому ползла к комнате мужа из последних сил.
— …к чужим детям так относиться не будет. И не перечь! — донеслось из комнаты деда. Медбрат стоял поодаль, сложив руки на груди, бесстрастно глядя в окно. Профессионализмом от него несло за километр. Интересно, сколько муж отвалил за их услуги?
Очень хотелось остановиться и послушать, как дед чехвостит мужа, но при медбрате это сделать было проблематично. Поэтому я с той же скоростью прошла мимо и ввалилась в угловую комнату. Кровать там была полуторная — для одного нормально, но для двоих просто мучение, если не спать в обнимку, конечно. И какого хрена, я вас внимательно спрашиваю? Собственничество, ревность, или надежды на спонтанный секс? Ведь можно было открыть любую свободную комнату на втором этаже!
Но даже на злость не было сил. Переодевшись в пижаму, легла спать, сразу же проваливаясь в сон.
Пробуждение было приятным, меня целовали в шею, обнимали, гладя по груди руками, и чем-то твердым ерзая между «холмов любви», как было написано в той сопливой книге про любовь.
Я повернула голову, чтобы убедиться, что это муж, хотя это было лишним — запах ватрушки, расслаивавшийся на ваниль и выпечку, обволакивал и забивал ноздри, будоража все рецепторы, наполняя негой тело.
Тори что-то неразборчиво бормотал, выцеловывая позвонки на шее. Голос его был обиженным, а движения рук — раскоординированными и дерганными. Запах алкоголя примешивался к его запаху одеколона и ванили.
— Да вы, батенька, набубенились, как сапожник! — протянула я, обрадовавшись, что «минет меня чаша сия» с разбором полетов деревенских наговоров. В таком состоянии говорить он был не способен. А вот трахаться — пожалуйста. Парадокс какой-то. Вот уж воистину — при опьянении организм считает, что близок к смерти и инстинктивно стремится к продолжению рода… Попытавшись развернуться в кольце его рук, чтобы узреть насколько все плохо, столкнулась с непреложным заклятием: хоть он и был сильно пьян, но стояк и руки были все еще сильными. В полной мере прочувствовала себя слабым омегой и не знала — пугаться мне или радоваться. Тело предавало меня — напитавшись ванильными нотами, опаляемая дыханием шея рассылала мурашки по стандартным маршрутам, как в метро вагоны по рельсам. Равномерные толчки сзади заставляли увлажняться задницу, и пижамные штаны прилипли, подталкиваемые неугомонным солдатом любви.
— Эй, эй! Это что еще за детский сад?