Внутри себя

– Может показаться, что я хотел пойти по его стопам, но это совсем не так. Я, – Коннор задумался, – я хотел доказать, скорее, самому себе, что можно быть достойным полицейским и хорошим человеком. Можно помогать людям, при этом не разрушая собственную жизнь. И вот где я оказался. Ирония судьбы.

Белова подумала о разговоре, произошедшем в тот день, когда она встретила его пьяным у бара:

– Ваша мама… она была хорошей женщиной?

– Лучшей, – он опустил взгляд в стол. – Знаете, она называла меня ласточкой.

У Эвы округлились глаза. Теперь она вспомнила о татуировке на груди детектива. Ее сердце защемило от понимания, из-за кого она была сделана и почему именно на левой груди. Этот угрюмый двухметровый полицейский питал такие нежные чувства к своей матери…

– Расскажите мне о ней, – мягко попросила Белова.

Прежде чем начать говорить, Майкл несколько секунд нервно жевал губы. Девушка видела, что ему хотелось говорить о маме. Он любил ее, но боялся делиться этой любовью с кем-то. Чего он боялся? Осуждения? Неприятия? Высмеивания? Эва знала, что ни на одну из этих реакций не была способна если речь шла о матери. Потому что сама была такой же.

Мама была для нее чем-то сокровенным, неким табу. Ей хотелось ее беречь, хранить в укромном уголке, где-то в области сердца. Но одновременно с этим – кричать, чтобы все знали, что ее мать – самая лучшая и что никто не смеет даже допустить мысли о том, что она… Кто она? Хитрая змея? Жадная стерва, способная переступить через себя ради собственной выгоды? А ведь именно так говорили о ней многие. Никто и никогда не сказал об этом Эве в лицо, но она слышала все эти подлые шепотки за спиной. Потому что точно так же многие говорили и про нее саму.

С самого первого дня когда Белова-младшая переступила порог «Ай Ди Продакшн», она только и слышала изо всех углов: «Все понятно, мамаша свою задницу пригрела, теперь решила и дочурку пристроить». Но все было не так, черт побери, совсем не так.

– Мама была не похожа на меня, – прервал тишину детектив. – Она была внимательной, заботливой. Ей даже не нужно было ничего объяснять, она всегда знала, что у тебя на душе, просто заглянув в глаза. И всегда знала, какие нужно подобрать слова, чтобы стало легче.

– Но вы ведь тоже заботитесь о других благодаря вашей работе. Разве не так?

– Работа следователя – это больше про желание наказать виновных нежели про то, чтобы заботиться о пострадавших. Этим пусть занимаются медики.

– А кем была ваша мама?

Детектив провел ладонью по поверхности стола. Эва невольно вздрогнула. Сэм всегда делал так же, когда вдруг во время работы пускался в какие-то дорогие сердцу воспоминания.

– Еще до моего рождения – воспитателем в детском саду. Она любила детей и говорила, что это самые чистые и искренние создания на свете. Но то, во что потом превращает их окружение – хуже чистилища.

– С ней сложно не согласиться, – произнесла Белова, не отрывая глаз от его рук.

– Она была уверена, что если бы ребенок рос без влияния окружающих, то хоть и одичал бы, но был бы гораздо добрее, – усмехнулся Майкл. – Если бы моим воспитанием занималась мама, я бы вырос совсем другим человеком. Может, даже стал бы тем же врачом и в самом деле заботился о других. Но уж слишком я не люблю людей, чтобы желать о них заботиться.

Наконец Эва оторвала взгляд от его рук и посмотрела на самого Коннора:

– Почему вы их не любите?

– Отец вбил мне установку, причем в буквальном смысле вбил, что никому нельзя верить и что каждый хочет только получить от тебя какую-то выгоду. Попользоваться и бросить.

– Но это жестоко – воспитывать в ребенке такие мысли.

– Мой отец и не был божьим одуванчиком. В те редкие моменты, когда он бывал трезвым – к нему почти невозможно было подступиться. Он не мог поддержать ни один разговор, не мог связать нормально два слова. Но стоило ему выпить… Откуда только такое красноречие бралось. Жаль, что красноречием дело не ограничивалось.

– За что он вас бил? – Эва не могла поверить в то, что произносит такие слова. Спасибо маме и Сэму за то, что на нее никогда не повышали голос, что уж говорить о телесных наказаниях.

– Просто за то, что я существую.

Эва поборола в себе желание подняться, подойти к Майклу и крепко его обнять. Она живо представила себе нескладного подростка, предоставленного самому себе – потерявшего мать, не любимого отцом. И уже в таком раннем возрасте разочарованного в жизни и в людях. Ей становилась понятна диковатость и отрешенность взрослого Коннора.

Подростки – самые впечатлительные и восприимчивые люди. В этом возрасте они начинают осознавать, что их уютный мир под крылом родительской опеки больше никогда не будет прежним. Жизнь открывается такой, какая есть. И Эве было досадно от того, что сидевший перед ней мужчина, окруженный в детстве материнской любовью, потерял все после ее смерти.

– Вам сложно подобное представить, – прервал Майкл напряженное молчание.