Во дни Пушкина. Том 2

Он был сыном небогатого помещика и ревельского манрихтера, и с первых же дней жизнь Андрюши стала прочно и раз навсегда на удобные рельсики, по которым миллионы немцев благополучно и весело, ganz gemütlich[36], катятся жизнью до самой могилы. Еще мальчиком – он учился в кадетском корпусе – отец посылал его иногда по деловым поручениям. Всегда чистенький, аккуратненький, благовоспитанный, Андрюша, старательно исполнив порученное ему дело, возвращался домой, и после «нежных лобызаний» с родителями и сестрами отец приносил ножницы, разрезал нитки предусмотрительно зашитого Андрюшей кармана, проверял деньги и благодарил сына за прекрасно исполненное поручение. И так год шел за годом – ganz gemutlich. Серая ревельская жизнь изредка разнообразилась балами, на которых Андрюша мог видеть блистательных гостей из Санкт-Петербурга, кавалергардов и конногвардейцев в их тогда красных мундирах, и Андрюша сладостно мечтал о том времени, когда и он будет отличаться не хуже. Старший брат его, Отто, обращал много внимания на его походку, стойку и сидение и часто, как на пример для подражания, указывал ему на генерала князя Ливена, который на прогулке ступал всегда грациозно, носком вниз и расправляя колена. Так стал поступать и Андрюша и чудесно, мягко покатился из чина в чин… Еще немного и вот Андрюша попадает уже и на придворные балы. «Бальная музыка отличалась приятностью и нежностью… – записывает он. – И танцевавшие дамы и фрейлины все порхали грациозно; бриллиантов было много, красавиц было мало. Из кавалеров особенно отличался Хрущов, преображенский капитан, и не посчастливилось офицеру конногвардейскому, о котором Государь заметил Орлову, полковому командиру, что он слишком подскакивает, что это неприлично или пренебрежение».

Единственным темным облачком на этом ясном, немецком горизонте было то, что Андрюша, желая поразжиться деньжонками, пристрастился к картам. «Пане бароне, – сказала ему раз на походе гвардии одна помещица-полька, – кто не азартуе, тот не профитуе». Пан барон стал азартовать, но профитовать ему не удавалось: он залез в долги. С широкой русской точки зрения долги эти были грошовые, о которых ни один порядочный человек и разговаривать не захочет, но с его аккуратной немецкой точки зрения они представлялись ужасными.

И задумал барон жениться. Выбор его был уже сделан. Это была Аннетт, дочка директора царскосельского лицея, Малиновского. Но Андрюша не знал, как приступить к делу: у него не было личного состояния. С немецким терпением он стал, однако, потихоньку дело налаживать, и вот в начале 1825 г. подошел и решительный момент. «В тот вечер мы долго беседовали наедине… – рассказывал потом барон. – Казалось, что мы уже век были знакомы; душа откровенно слилась с душою, и слезы полились обильно у меня, и дыханье замирало; невеста смутилась. Я не был из числа женихов театральных, преклоняющих колена перед невестою, лобызающих ее ручки и ножки и рассыпающихся в клятвах любви и верности. Нервы мои не выдержали прилива сильных душевных ощущений, они разразились в слезах и рыданиях… 22-го я уехал в Ревель, чтобы разделить мою радость с родителями, получить их благословение и помощь к уплате моего картежного долга, на что они охотно согласились…» С тех пор и до конца жизни Бог миловал Андрюшу и помогал ему прожить без долгов, а Андрюша просил всех остерегаться долгов пуще дьявола…