Во дни Пушкина. Том 2

Арестанты-реформаторы с удивлением и восхищением осматривали эту удивительную деревню, которая жила без помещика, без попа и без полицейского такой вольною, сытою жизнью. Прежде всего бросалась в глаза стройка: все это были вместительные, прочные дома на две половины. В задней помещалась кухня-столовая и помещение для рабочих, а в передней – от трех до пяти горниц с большими окнами, с голландскими печами, с коврами собственного изделия и зеркалами с ирбитской ярмарки. Ссыльных везде радушно встречали и кормили на славу – так, как в коренной России мужик не ест никогда. Тут были и жирные, наварные щи, и ветчина, и осетрина, и отличные пирожки, и всякие кашицы… А во дворе, под тесовыми навесами, стояли прочные, окованные телеги, дюжие, сытые кони, прекрасный скот. Люди все были молодец к молодцу, рослые, открытые, веселые; приветливые женщины ходили в шелковых душегрейках с собольими воротниками и в богатых кокошниках… В одном доме нашли они 110-летнего старика, который жил у своего младшего сына, которому было уже 70 лет от роду. Правда, дед этот уже не работал, но по старой привычке все носил за поясом топор, первый утром будил всех на работу и с гордостью показывал те дома с полными амбарами и мельницы, которые он сам поставил каждому из своих четырех сыновей… И видно было, что у старого водилась и деньга…

Все они были беспоповцы, и жизнь вели весьма строгую: табак, вино, чай, лекарства почитались у них грехом, строго блюли они посты и, не имея никакого духовенства, сами читали Св. Писание по древним, до Никона, книгам…

– Вот как там ни рассуждай, правы были мы или не правы, – сказал Волконский, – а живой пример у нас перед глазами: нет попа, нет кабака, начальство – три года не доскачешь и не угодно ли? И что фраппирует, так это то, что все наши раскольники, как говорят, уйдя от церкви, быстро становятся на ноги и богатеют. Наши попы точно вносят в жизнь народа какое-то разлагающее начало…

– Это, может быть, потому, – сказал задумчиво Пущин, который за его вечные хлопоты за других уже получил в каторге прозвище Маремьяны-старицы, – что моральная сторона в церкви нашей очень уж ослабела… Посмотрите, как строго и чисто эти держат себя…

– Говорят, русская церковь захирела с Петра, – решительно сказал маленький, с сердитым лицом Завалишин. – Это величайшее заблуждение! Первый и сокрушительный удар ей нанес Иосиф Волоцкой. С того времени она ударилась в погоню за могуществом и богатством и все нравственно-здоровое в народе пошло от нее прочь. Посмотрите: здесь – благодать, а вокруг старожилы православные пьянствуют и киснут…

Князь слушал вполуха. Стараясь быть незамеченным, он осторожно смотрел в открытое окно за женой, которая, гуляя, шла берегом реки с Луниным. В этих нечастых беседах оба они находили большую отраду. В то время как во всех этих скованных неволей, измучившихся тоской по женщине молодых людях Марья Николаевна никак не могла не чувствовать скрытого вожделения к ней, молодой и красивой женщине, в этом уже немолодом, но сильном человеке она чувствовала какое-то особенно бережное, даже благоговейное отношение к себе. В его душе точно был воздвигнут какой-то незримый алтарек для нее, и туда он не только не пускал никого постороннего, но и сам от себя оберегал чистоту этого алтарька. Ее любил раньше Пушкин, но в его любви всегда чувствовалась какая-то дерзость, готовность оскорбить и растоптать все, и только около этого орла с подбитыми крыльями она узнала – ни слова об этом с ним не говоря – это новое, возвышающее и ее чувство. И она старалась не уронить себя в его глазах…

– Ну хорошо, – сказала она. – Но неужели же эти четыре ужасных года и все то, что им предшествовало, – ну хотя бы страшная гибель ваших товарищей на виселице – неужели же все это не поколебало ваших взглядов, Михайло Сергеевич?

– Нет, – сказал он со спокойной уверенностью. – Но многое изменилось, конечно, и все – углубилось. Я понял, что человека – и прежде всего самих себя – мы оценили слишком высоко. На печати Союза Благоденствия был изображен улей с пчелами. Я боюсь, что в наш улей не все мы носили чистый мед и воск, из которого делают свечи для храма…

– А раньше вы этого не видели?