Во имя Чести и России

От Камчатки до Крыма известия долго шли, а письма – тем паче. Тем отраднее, пусть и с таким запозданием, было получить письмо Андрея, в котором тот в своей обычной небрежной манере рассказывал, как Петропавловск отбил атаку англо-французской эскадры. Небрежен был рассказ, а за небрежностью той тем не менее столькое читалось!.. Завидовал Петр другу. Вот это – дело! Вот это – по-русски! Прогнали супостатов – любо-дорого! И на Кавказе тоже одна победа за другой, вот-вот Карс нашим будет! Отчего ж так не повезло Тавриде благословенной?..

Два месяца находился Петр в действующей в Крыму армии, и с каждым днем возрастала его растерянность. Когда союзники нанесли нам горькое поражение под Альмой, это показалось болезненной и досадной случайностью, которая всенепременно будет исправлена. Однако, ценой той «случайности» стало оставление на произвол судьбы Севастополя! Какой черт дернул командование отвести армию от города, вместо того, чтобы наоборот – к городу отступить и его защищать?..

Не мог постичь этого Петр. И главнокомандующего Меньшикова понять не мог. Князь был человеком большого и острого ума, отважным боевым офицером. Командуя русскими войсками в предыдущую войну с Турцией, он был тяжело ранен под Варной. Этот человек не мог не понимать военной стратегии. Впрочем, может, он был бы внимательнее к оной, если бы на нем не лежало так много иных должностей… И тут тоже заходил Петр в тупик, ища ответа: зачем одному человеку было разом давать столько постов? И когда бы знал все те дела, на кои был поставлен! Но какой же был из него фактический командир Черноморского флота? Из человека сухопутного, флотского дела не ведавшего? Он не мог понять флота. Не мог понять Севастополя. А там не могли понять его и с каждым днем ярились против него все больше, окрестив Изменщиковым.

Конечно, князь не был изменником. Но он в каком-то смысле был хуже того. Он был – равнодушным… Светский человек до мозга костей, надменный и гордый, Меньшиков, кажется, никого не любил и никем не дорожил. О людях, с которыми как будто водил дружбу, заглаза отзывался столь ядовито, что можно было подумать, что они – враги ему. Когда до тех доходили его издевки, они и впрямь становились его врагами… Князь смотрел на всех свысока, кичась своим умом, презирал равных себе по положению, а того больше стоящих ниже. Худородные севастопольские адмиралы, столь чуждые великосветскому обществу, раздражали его. До матросов же и собственных солдат, не евших досыта, ему просто не было дела. А где командующему нет дела до своих подчиненных, там не может быть славных побед. Командующий и его армия должны быть единым организмом, единой душой. В Крыму это были два разных мира, практически враждебных друг другу…

В узком кругу Александр Сергеевич жаловался, что в глазах армии его компрометируют бездарные офицеры, которые достались ему под начало. Однако, кто же мешал подобрать иных офицеров?.. Кто мешал лично вникать в нужды солдат, снизойдя к ним со своего постамента? Холеный барин Меньшиков брезговал заниматься этим.

Желал ли он по-настоящему победы? Желал, конечно, но в меру своего равнодушия. Он не жил этим желанием. Между тем, капризная дама Победа не дается тому, кто не желает ее всем сердцем, не стремится к ней самоотверженно, не готов положить жизнь к ее ногам.

Что может быть трагичнее положения армии, ставшей заложницей равнодушного и нерешительного полководца?

Брошенный на произвол судьбы Севастополь, как мог, защищал себя сам. Повезло, что союзники после Альмы не предприняли сразу решительный штурм почти неукрепленного города. Их медлительность дала время для чуда, совершенного тремя адмиралами, одним инженером и целым городом… Под командованием Корнилова, Нахимова и Истомина весь Севастополь, включая женщин и детей, днем и ночью возводил укрепления, спроектированные гениальным Тотлебеном.

Флот был принесен в жертву обороне города. Синопские победители пошли ко дну в родной гавани, дабы своими деревянными телами закрыть вход в нее неприятелю…

1 октября Севастополь подвергся страшной бомбардировке. Город с честью выдержал ее, но понес тяжелейшую потерю. На Малаховом кургане погиб адмирал Корнилов, бывший душой обороны.

А армия стояла на месте… И вслед за ней Севастополь со своими чудо-адмиралами, чудо-матросами, чудо-инженером сделался заложником равнодушия командующего.

Горечь Альмы немного подсластила атака Липранди на Балаклаву, ставшую опорным пунктом англичан. Этой атакой Александр Сергеевич решил отвлечь противника от Севастополя. Русские войска захватили пять неприятельских редутов, пушки и знамя шотландских стрелков. После этого англичане бросили в контратаку свою прославленную конницу во главе с лордом Кардиганом. Трудно было представить себе более бессмысленного действа – отборная кавалерия ринулась прямо навстречу огню русских пушек и была практически полностью уничтожена им.