Во имя Чести и России

И от Данненберга вестей не было. Да и какие могли быть вести? Ведь ему в командование вступать лишь по соединении отрядов, а пока Павлов не пришел – с него взятки-гладки. Как и с князя Изменщикова (впервые всердцах обругал так Петр главнокомандующего). Этот будет иметь в свое оправдание целый список виновных: замешкавшегося Павлова, нерешительного Горчакова, поспешившего Соймонова и бездарного Даннеберга… Уж не для того ли этому столь ненавистному ему генералу и поручил странную роль, чтобы был козел отпущения в случае неудачи? Нет, не об Отечестве радел князь, не о победе. А лишь о том, чтобы при любом исходе свое лицо сохранить… Лощеный подлец!

Петр с казаками отчаянно отбивался от оправившихся от первой неожиданности англичан и проклинал сквозь зубы Меншикова. Ох, попадись бы теперь под руку его светлость…

Расстроенные Егерские полки отхлынули от вражеских укреплений, и тогда Федор Иванович сам бросился вперед них, увлекая солдат за собой в контратаку:

– Братцы! За мной! Вот-вот придет подкрепление! Надо продержаться, братцы! Вперед! Впе…

И оборвался хрипом голос генерала… Ничком упал он в осеннюю слякоть, сраженный меткой английской пулей.

А Павлова все не было… А Горчаков все выжидал…

Другая пуля оцарапала Петру лоб, глаза застилала пелена из крови и пота. Но через эту пелену видно было то, чего бы лучше не видеть… Одного за другим косили английские стрелки русских командиров. Пали ранеными генерал Вильбоя, полковники Пустовойтов и Уважнов-Александров, сражен был командир 10-й артиллерийской бригады Загоскин… Отряд лишился командования и большой части офицеров.

– Отступаем! – взревел Петр, пуще всех англичан и французов вместе взятых ненавидевший в этот миг Меншикова и Горчакова.

Стараясь сохранять порядок в рядах, стали отходить егеря. Их прикрывали солдаты Бутырского и Углицкого полков и артиллерия 17-й бригады. И казаки – единственная сотня кавалеристов в этом несчастливом бою. Впрочем, и не сотня уже. Повыбивало и их из строя.

Внезапно что-то переменилось на линии фронта, ослабел натиск на отступающих, и на фланге перестрелка завязалась… Это авангард павловского отряда с запозданием ударил на врага.

– Братцы, наши! – воскликнул Петр и тут почувствовал резкий удар в грудь. Боли он не ощутил. Только почему-то почернело в глазах, и перехватило дыхание. Выронив шашку, Петр бесчувственно соскользнул с коня.

Когда он открыл глаза, то увидел перед собой до боли знакомое лицо. Именно из-за этого лица он, жаждавший сражаться в стенах Севастополя, остался за его пределами. Он до сих пор боялся ее лица, боялся, что оно сможет всколыхнуть в нем то прежнее, мучительное, чего никогда не хотелось вспоминать. За эти годы он видел ее лишь один раз – на юбилее Варвары Григорьевны, пожелавшей собрать на свой праздник всех дорогих ее большому сердцу людей. Он был с женой, а она с мужем и первенцем… Познакомились, обменялись несколькими ничего не значащими словами… Петр всей душой обожал свою «дикарку», но память имела над ним большую силу, и он избегал искушения. И в тот вечер, и теперь, прибыв в Крым и даже не навестив за два месяца ту, что была когда-то самым родным и близким человеком…

Белый платок сестры милосердия, лицо похудевшее, усталое… А глаза… В них все сострадание, вся нежность мира…

– Ты совсем измучилась, Юлинька…

Он не чувствовал ни ног, ни рук и едва мог дышать, но говорить – хотелось. Более чем когда-либо.

– Мы все измучились, Петруша.

– Бой уже закончился? – спросил Петр, вспомнив о главном и сразу напрягшись.

– Мы отступили… – проронила Юлинька. – Убитых и раненых очень много. Тысячи…

– Это хуже Альмы!

– Тебе нельзя волноваться.

– Оставь! Мне уже можно все… Разве не так? Почему я здесь, в Севастополе? Почему не в нашем лазарете?

– Тебя приняли за мертвого, поэтому не отправили в лазарет. Уже потом, когда собирали мертвецов, случайно заметили, что ты еще жив, и привезли к нам. Так получилось.

– Наверное, получилось правильно.

– Тебе нельзя говорить. Нужно беречь силы.

– Зачем? Бесценная моя… сестра, ведь ты знаешь медицину не хуже врачей. И знаешь, что моя рана смертельна, – Петр пытливо посмотрел в лицо давней возлюбленной. – Молчишь… Отводишь глаза… Ты никогда не умела лгать и не научилась за эти годы. Ты знаешь, что я умру. Зачем же принуждаешь молчать в мои последние часы?..

– Хочешь, я позову священника?

– Пока не хочу. Я не видел тебя так долго, так долго не говорил с тобой. Побудь немного рядом. Поговорим в последний раз… Как брат и сестра, как говорили, когда были детьми…

Юлинька улыбнулась сквозь слезы:

– Я очень часто вспоминаю то время и очень скучала по тебе!

– Не плачь. Лучше расскажи мне о том, как ты жила все эти годы… А я, если успею, расскажу, как жил я…

Юлинька бережно взяла Петра за руку, уткнулась в нее лицом:

– Да, милый, я все расскажу тебе и не оставлю тебя…

Глава 9.