Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Когда мы, наконец, добрались до машины и водитель отъехал от здания суда, отец всем телом откинулся на спинку кожаного сиденья и расстегнул пуговицу на пиджаке. Единственное, чего он хочет, пробормотал папа, — это приехать домой, увидеть маму и улететь в Палм-Бич.

Мы уже договорились, что она прилетит сразу же после слушания, чтобы мы могли вместе отправиться во Флориду. Мы надеялись отпраздновать там окончание этого кошмара. А вместо этого нам предстояло считать дни до того момента, пока папу заберут в тюрьму Эглин в пригороде города Пенсакола, штат Флорида. Это должно произойти в октябре — через месяц.

Приятно было погреться на солнышке. Прилетел Сантино, и все старались как можно лучше провести время вместе. Мама готовила для нас обед на веранде; мы отдыхали и подолгу купались, изо всех сил стараясь выбросить проблемы из головы. Мне нравилось наблюдать за папой, от которого не отходила его любимая Алексина, хотя у меня не переставая ныло сердце, ибо я знала, что песочные часы уже перевернуты.

Когда настало то страшное утро, нам пришлось собрать все свои силы, чтобы просто пережить его. Мы с матерью привыкли видеть моего отца в костюме, когда он брал с собой сумку с запасной одеждой и уезжал на работу. Однако утро 15 октября не было обычным рабочим днем. Мы старались крепиться, но осознание того, куда он направляется, доконало нас, и мы обе разрыдались.

Отец с сухими глазами расцеловал нас на прощание.

— Ладно, папа, я приеду тебя навестить, как только мне позволят, — пообещала я.

Он сел на заднее сиденье ожидавшей его машины и ни разу не оглянулся. Не думаю, что он мог себе это позволить. Он настоял, что поедет один, и ничто не могло разубедить его. Я бы с радостью пошла наперекор его желаниям, чтобы провести с ним как можно больше последних мгновений, но тюремные правила запрещали родственникам сопровождать заключенных.

Мы с мамой стояли на дорожке и смотрели, как машина набирает скорость и стрелой пускает из-под колес гравий. Как бы мы ни старались поддержать друг друга, ничто из сказанного нами не могло облегчить наши общие, глубоко запрятанные опасения, что отец может не пережить следующий год. Нас мучили мысли о нем, образ отца в тюремной униформе и спящего на нарах рядом с Бог знает каким преступником, в разлуке со всем привычным и знакомым.

Федеральная тюрьма Эглин, расположенная на так называемом флоридском языке, входила в категорию тюрем с наименее строгим режимом и была предназначена для преступников — «белых воротничков». Эту тюрьму, обустроенную на шестом, дополнительном, поле базы ВВС Эглин неподалеку от Форт-Уолтон-Бич, пресса окрестила «клубом федералов», или «кантри-клубом», но это все равно была тюрьма. А журналисты… что ж, ведь это не они оказывались каждую ночь запертыми в обществе незнакомцев, вдали от всего родного и привычного.

По прибытии на место у отца снова сняли отпечатки пальцев и присвоили ему тюремный номер 13124–054-Е — его новую идентичность. Ему было отведено место в спальне на тридцать две койки, в секторе D. Его одежду заменили накрахмаленной голубой рубашкой, брюками и свитером, белыми носками и кроссовками. Ему не разрешили оставить брючный ремень, часы и вообще любые личные вещи, за исключением очков в роговой оправе.

Охранники проводили его в блок, где содержались семьсот заключенных; там папе выдали подушку, одеяло, полотенце и униформу. У него была собственная койка и маленький закуток, но помимо этого — никакого уединения. Служащий тюрьмы ознакомил его с повседневным распорядком: подъем в пять тридцать утра, отбой в половине одиннадцатого вечера, построения с перекличкой пять раз в день. На завтрак отводилось полчаса, на обед — час, ужин был в половине пятого вечера. Каждый заключенный должен был работать примерно по сорок часов в неделю со сдельной оплатой по нескольку центов в час; эти деньги они могли потом тратить на телефонные звонки, газеты, сладости или свежие фрукты. Папа был прикомандирован к отделу пошива одежды, его задачей было штопать одежду и горячим утюгом наклеивать на нее номера — должно быть, надзиратель решил, что это подходящая работа для человека с его биографией.

Каждому заключенному разрешалось сделать по два телефонных звонка продолжительностью пятнадцать минут в день, и к аппарату постоянно выстраивалась длинная очередь из собратьев-заключенных. Уединиться для разговора никакой возможности не было, зато было давящее ощущение, что кто-то еще за твоей спиной ждет своей очереди, чтобы урвать несколько драгоценных минут общения с любимыми людьми.