Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Чтобы выразить свои чувства, я ощущаю себя обязанным рассказать о своем признании — и преданности — женщине, которая была верной спутницей моей жизни на протяжении более чем тридцати лет. Чувства любви и привязанности, которые я испытываю к Бруне, безмерны. За то, что ты делала для меня, спасибо тебе, Бруна, [спасибо] за твою духовную силу, помогавшую мне во всех моих начинаниях. Ты — образец женщины, скромница, и ты заслуживаешь уважения и восхищения каждого, кто удостоился чести знать тебя. Двадцать шесть лет назад ты подарила мне дочь, нашу Патрисию. Какой божественный дар! Прекраснее ее нет на свете, ибо она унаследовала твои лучшие черты. Никогда не смогу в достаточной мере выразить ту благодарность и радость, которых ты заслуживаешь.

Моим сыновьям: я требую, чтобы вы блюли моральные обязательства, вдохновленные моей жизнью, полностью прожитой в восхищении Бруной. Джорджо, Паоло и Роберто, я хочу, чтобы вы уважали качества Бруны. Это письмо…

На этом месте текст обрывался. Почерк отца просто прервался. След синих чернил доходил до самого низа страницы и переползал через ее край.

Я подняла взгляд на мать. Ее глаза блестели.

У меня не было слов.

Мама быстро смахнула слезу.

— Монахини считают, что, возможно, в этот момент у него случилось кровоизлияние в мозг, — сказал она. — Они потом отдали мне это письмо вместе с остальными его вещами. Я хотела бы, чтобы оно теперь тоже хранилось у тебя.

Я глядела на дрожащий почерк отца, и мои глаза задержались на этих словах, которые словно спрыгивали со страницы. Это была его истинная последняя воля и завещание. Он понял тогда, что умирает, и в этот момент, мне кажется, обрел покой. В последние годы своей жизни он видел крушение всего, что было создано им. Все его прежние цели были утрачены. Его жизнь стала бессмысленной, и не думаю, что он смог бы долго прожить в условиях такого существования. Однако под конец, по-видимому, он понял: единственное, что по-настоящему было важным для него, — это мама и я.

Папа хотел, чтобы моя жизнь была полна благодарности и радости. И с его помощью я осознала, что так все и было. Он просил гармонии, терпимости и любви в память о нем — и мы, наконец, пришли к пониманию. Мои отношения с матерью трансформировались, и я полюбила ее всей душой. Мой отец оказался прав. Она была «образцовой женщиной». Давным-давно мне как-то раз задали вопрос: какое счастливое воспоминание связано у меня с моей матерью, и я, честно говоря, не смогла вспомнить ни одного. Теперь знаю, что мои самые счастливые воспоминания о ней, вероятно, еще впереди.

Dono divino, божественный дар — вот как описал меня отец. И какой же воистину божественный дар он вручил мне этим письмом — полным любви посланием из могилы почти через двадцать пять лет после своей смерти! Сквозь смех и слезы я понимала, что завершила полный круг, как и мама. Наше совместное путешествие ни в коем случае не кончилось, но вывело нас на новую дорогу.

И, как всегда, последнее слово осталось за моим отцом — неподражаемым Альдо Гуччи.

Благодарности

Я хотела бы выразить свою благодарность людям, помогавшим мне во время работы над этой книгой. Моему агенту Алану Невинсу за то, что он придал форму этому проекту, и моему редактору, Сюзанне О’Нейлл, за ее поддержку и вклад в этот труд.

Моему соавтору, Венди Холден, которая уловила мою интонацию и синтезировала сложную историю, простирающуюся на сотню лет. Моим милым друзьям — Энрико, Андреа и Би, которые поделились собственными взглядами на связь с родителями и давно забытыми случаями из жизни, чем вызывали у меня улыбку.

Грегори Ли, наполнившему мою жизнь любовью и покоем, который был рядом со мной с самого начала этого литературного приключения, бесконечно помогая мне редактировать, вычитывать и переводить текст.

Моим дочерям — Александре, Виктории и Изабелле — за то, что терпеливо дожидались конца работы, чтобы, наконец, прочесть о своем родовом наследии, и мирились с моим характером, когда я бывала не в себе при приближении очередного дедлайна.