Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Мама полностью и с энтузиазмом приняла роль бабушки, и все мои дочери любят свою «нонну Би». Она также радует нас тем чувством юмора, которое так любил мой отец, на свой лад описывая людей и ситуации, прибегая к римским выражениям, которые неизменно вызывают у нас смех.

По ее собственному признанию, она в полной мере реализовала свой потенциал, хотя и с некоторым опозданием.

— Твой отец всегда утверждал, что я по-своему умна. Когда он понял, что умирает, он много раз повторял мне это, говоря: «Бруникки, с тобой все будет в порядке!» А я ему не верила.

Как минимум два десятка лет после своей смерти папа продолжал приходить к ней во снах, и это дарило ей великое утешение. А однажды ей приснился сон, настолько яркий, что она его никогда не забудет. Мой отец был одет в костюм и мягкую шляпу — он был точно таким, каким она запомнила его, когда он стремительно входил в магазин на виа Кондотти. Она стояла перед ним, напрасно пытаясь раскрыть запертый чемодан.

— У меня нет ключей, Альдо! — пожаловалась она, дергая замок. Он спокойно уверил ее, что отдал ключ ей. — Нет, не отдал! — расстроенно воскликнула она, но он продолжал понимающе улыбаться и смотреть, что она станет делать. Опустив глаза, она вдруг увидела, что ключи все это время держала в руке. Смеясь, она обернулась к нему, но он исчез.

В тот же момент, когда мама проснулась утром, она почувствовала, будто огромный камень свалился с ее души. С тех пор мой отец явился к ней лишь однажды, помахав рукой на прощание и растаяв вдали; последними исчезли его глаза.

Больше он никогда не возвращался в ее сны. С этого дня она стала той сильной женщиной, которой он всегда ее считал.

Это была та самая женщина, которая нашла в себе силы поделиться со мной его письмами летом 2009 года и таким образом направила меня на путь открытия истинной истории, мелькавшей в газетных заголовках. Не скажу, что из нее было легко выуживать дальнейшую информацию — это всегда давалось с трудом. Помню, как-то раз в детстве я копалась в маминых шкафчиках и наткнулась на фотоальбом моих ранних детских лет. С волнением раскрыв его, обнаружила, что десятки фотографий были из него вырваны, что оставило еще больше лакун в моей жизни.

— Почему ты это сделала, мама? — спросила я в растерянности.

— Мне не нравились эти воспоминания, — категорически заявила она. — Не хотела вспоминать.

Тогда она снова захлопнула двери в свои воспоминания, слишком боясь своих чувств, потому что уже познала в прошлом, что эмоции могут вновь затянуть ее в темную бездну.

Стараясь по кусочку собрать всю картину, я продолжала накапливать информацию и записывать все подробности. Всякий раз, навещая маму, я надеялась, что может открыться что-то новое — что-нибудь неожиданное. И вот во время моего очередного приезда в Рим так и произошло.

Когда я приехала к ней на квартиру, мама в нетерпении ждала меня на краю террасы. Здесь почти ничего не изменилось со времен моего отца, и каждая деталь была точно такой, какой я ее помнила. Мама распахнула ставни — в остальное время они были плотно закрыты, чтобы поддерживать прохладу в гостиной и защищать мебель от солнца. Несмотря на свои годы, даже в ярком солнечном свете она выглядела такой же красивой, как и всегда, с минимумом косметики, чтобы только чуть оживить по-прежнему безупречную кожу.

Зная, какой скрытной она всегда была, я неуверенно подняла тему своей книги, желая, чтобы она прочла определенные фрагменты.

— Мне очень хотелось бы, чтобы ты посмотрела, что я сочинила, мама, — сказала я ей с нежностью, порожденной нашими заметно улучшившимися отношениями и новой любовью в моей жизни.

Она улыбнулась:

— Может быть, Патрисия. Когда-нибудь. Но вначале я должна кое-что тебе показать.

Потом, так же как и несколько лет назад, она встала, ушла в свою спальню и вышла из нее с еще одним письмом. С тем письмом, с которым она не была готова расстаться в тот раз.

Усевшись за обеденный стол, надвинув на переносицу очки для чтения, она показала мне одну-единственную страницу, исписанную почти неразборчивым почерком. Прочистив горло, она проговорила:

— Это было последнее письмо твоего отца. Оно датировано 18 января 1990 года. Самое прекрасное и дорогое из всех, что он написал…

Видя, что мама запнулась, и понимая, как ей трудно прочесть слова, которые отец, возможно, писал на смертном одре, я взяла листок из ее рук. Собравшись с духом, села прямо и начала читать вслух: