Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Перемена атмосферы в комнате была осязаемой. Ерзая на стуле и глядя прямо перед собой, я жалела, что не могу мгновенно перенестись в любое другое место, и чувствовала, как гневные взгляды буравят меня. У моих братьев не могло быть никаких сомнений в том, что их преднамеренно оскорбили. Это был неожиданный исход для всех. Единственная из его потомков женского пола, я была как никто удивлена, когда отец передал мне свое завещание в больнице. Его решение окончательно, сказал он. Кроме того, его сыновья уже получили свою часть наследства в виде акций, подаренных им, когда он был еще жив, плюс ту материальную помощь, которой они пользовались всю жизнь. Ему нечего было больше отдавать, помимо того минимума, который полагался по итальянскому законодательству, — зато у него еще было что сказать.

В прощальном слове, зачитанном монотонным голосом нотариуса, он обвинял Паоло в «злонамеренности и унижении», но затем великодушно объявлял, что прощает всех, кто «оскорбил» его. Его последняя воля и завещание семье, писал он, — обрести «гармонию, терпимость и любовь друг к другу в память [о нем]».

Под гармоничными подразумеваются такие отношения, которые «характеризуются отсутствием конфликтов и разногласий». Папа хотел невозможного. Он хотел мира.

Мои братья, которые познакомились со мной, когда я была маленькой девочкой, и знали, что я никогда не стремилась нажиться на своем положении или принять какое-либо участие в их борьбе за власть, были в ярости. Отчуждение между ними и мной отныне пролегло навеки, и эти трое мужчин покинули офис нотариуса, не проронив ни слова.

Примечательно, что предсказаниям моего отца по поводу компании суждено было сбыться. Лучше бы Investcorp прислушалась к его советам. Не прошло и пары лет, как Маурицио был изгнан. За это время он наделал столько долгов, что поставил компанию на грань банкротства. Его уход позволил другим, более проницательным руководителям постепенно вернуть компании GUCCI былую славу, начиная с перевода штаб-квартиры обратно во Флоренцию, где по праву был ее дом. В 2011 году ее последние владельцы открыли во Флоренции музей Гуччи, в котором предпринимательский дух деда и достижения отца наконец представили по достоинству.

Мой брат Джорджо был единственным из своего поколения Гуччи, оставшимся в живых, когда папа обрел публичное признание как концептуальный провидец, коим он и был. В 1995 году Маурицио был застрелен в упор четырьмя выстрелами; двух его убийц наняла мстительная бывшая жена, Патриция, которую пресса назвала «Черная вдова». За это заказное убийство она шестнадцать лет провела в тюремной камере. Паоло умер после заключения в тюрьму за уклонение от выплаты алиментов, а через пять лет от рака умер Роберто. Даже Олвен, которая пережила моего отца на несколько лет, как и предсказывала моя мать, не суждено было увидеть роскошное флорентийское увековечение наследия, оставленного ее мужем. Не была она и похоронена рядом с ним на кладбище Соффьяно. Олвен упокоилась в поместье старшего сына, Джорджо, на побережье Арджентарио, где потом был похоронен и Паоло. Роберто нашел свое последнее пристанище в фамильном склепе Гуччи, где и по сей день остаются два свободных места.

Год, а то и больше после смерти папы внутренние мучения моей матери ничто не могло умалить. Это было время, которое я предпочитаю забыть, а она — не вспоминать. В конечном счете она смогла взять себя в руки, но за более чем двадцать пять лет, прошедших после того, как он покинул нас, она не смогла найти ни одного другого человека, который мог бы сравниться с мужчиной, некогда так пламенно добивавшимся ее. Она лишь недавно смогла начать рассказывать о тех годах, что провела с ним.

— Какая у нас была история, Патрицина! — говорила она мне, и ее карие глаза сияли. — Ты и половины ее не знаешь! Я долго не осознавала, насколько важна была для него.

Она вскидывала руки и, используя римское выражение, восклицала:

— Me n’ha fatte tante![94] — и добавляла: — Знаю, он не был святой, но и я вовсе не ангел, а он все равно любил меня. Никогда не будет мужчины, подобного Альдо.

Она по-прежнему хранит на своем ночном столике драгоценную Мадонну с младенцем, принадлежавшую моему отцу, а по ее квартире расставлены и развешаны несколько его фотографий в рамках. Хотя у нее есть друзья, она не слишком общительна от природы и предпочитает в одиночестве заниматься своими делами. Привыкшая к изоляции, мама наслаждается своим уединением и хвастается тем, сколько дней подряд может провести совершенно одна. Вероятно, впервые в своей жизни она теперь безмятежна. Недавно она заявила, что мое появление на свет стоило всех ее страданий. Я определенно стала больше ценить ее, чем когда-либо прежде, и почти каждый день мы с ней разговариваем по телефону. На это потребовалось почти сорок лет, но мы теперь, наконец, мирно общаемся друг с другом.