Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Когда мои родители счастливо обосновались в своем новом доме, этот период ознаменовал новый этап в их жизни. Благодаря моему отцу они не знали тревог и гораздо свободнее общались друг с другом — теперь маме больше не нужно было скрывать правду от бабушки. Когда папа мягко предложил ей оставить работу в компании, ей тут же вспомнилось желание Пьетро контролировать ее жизнь, но отец умел уговаривать. Он настаивал: так им будет проще держаться подальше от любопытных глаз, которых было полно в магазине, и обещал материально заботиться о ней. «Это также означает, что ты сможешь свободно ездить со мной, — напомнил он ей, — и носить все те вещи, которые тебе приходилось все время прятать!» Уступая весомости таких аргументов, хоть маме не хотелось отказываться от своей независимости, в итоге она согласилась.

Мой отец продолжал осыпать ее подарками — сумочками, обувью, одеждой — даже купил ей магнитофон, чтобы она могла слушать своих любимых исполнителей, в том числе Доменико Модуньо[24], Клаудио Виллу[25] и других итальянских певцов того времени. Покупал ей украшения и кольца.

«Столько колец! Обожаю кольца, — говорила она, с иронией добавляя: — Кроме того жемчужного, которое подарил мне Пьетро».

Отец повез ее на выходные в Париж (сейчас мне это кажется таким романтичным жестом!), забронировав номер в «Отель де Крийон» неподалеку от Елисейских Полей. Он возил ее в Неаполь на своем «Ягуаре», а оттуда они садились на паром до Капри, где — в «золотые времена» этого острова — нежились на солнце у бассейна в отеле «Квисисана» и бродили по улицам, заглядывая на прославленную Пьяццетту ради аперитива. Заложив основу традиции, которой придерживался многие годы, мой отец покупал матери крохотную золотую подвеску буквально в каждом городе, где они побывали, и она цепляла их на шарм-браслет, который потом подарила мне на 45-летие. Я очень дорожу им, как и отцовским кольцом-печаткой.

Он был ее наставником, а она чувствовала себя его женой во всех отношениях — кроме фамилии. Но, даже несмотря на то, что он возил ее по самым прекрасным городам мира, она все равно ощущала себя зрительницей этой жизни, которую видит сквозь щелочку.

«Я сама себе напоминала страуса, проведя бо́льшую часть своей жизни, зарывшись головой в песок, — говорила она. — Я находилась там, но, по сути, меня там не было. Смотрела, но не видела. На самом деле я не понимала ценности всех этих переживаний, пока не стала гораздо старше».

Отец продолжал клясться ей в любви, которую описывал как «чистую и огромную». По-прежнему покупал ей подарки, от мехов до ювелирных украшений, — подобные вещицы она видела только на посетителях их фирменного магазина. Однако масса этих знаков его любви так и лежала в коробках или висела на плечиках в ее гардеробе, поскольку это скрывалось от взглядов посторонних.

«Где то золотое ожерелье с бриллиантами, которое я купил тебе, Бруна? Почему ты его не носишь?» — подобные вопросы очень часто слетали с губ моего отца; его раздражало, что она носила подаренные им вещи только тогда, когда он просил ее об этом. А потом он вспоминал, что она никогда не была склонна к хвастовству, предпочитая броскости простоту. Даже ее новая квартира казалась слишком большой для нее, поэтому она пользовалась лишь половиной площади, что соответствовало маминым потребностям, чтобы сделать свое жилье accogliente, уютным. Когда отец предложил купить ей новую машину, она отвергла идею о новом купе или роскошном седане, выбрав вместо них подержанный «Форд».

Ее скромность была приятным разнообразием для мужчины, обычно окруженного хвастливыми, разодетыми в пух и прах женщинами из мира гламура, в котором он вращался. Возвращаясь с коктейль-вечеринки или званого ужина, он редко рассказывал о том, что там происходило, предпочитая сосредоточивать свое внимание на любимой. Несмотря на свое положение главы развивающегося роскошного бренда, он не считал себя «знаменитостью» в современном значении этого слова и всегда жил довольно экономно. Полагаю, он, будучи сыном своих родителей, которые знавали трудные времена, отчасти унаследовал их осмотрительность.

В сущности, в моем отце вообще было мало того, что ассоциируется у большинства людей с брендом GUCCI.

Он действительно создал выдающийся феномен, но сделал это без всякой задней мысли вроде «посмотрите на меня, разве я не чудо?». Он действовал в соответствии с собственным представлением, поддерживая высокие стандарты, заложенные его отцом. В нем было инстинктивное чутье, смесь креативности и предпринимательства, которые проявились в идеальное время. Он был подобен художнику, рожденному творить, только холстом ему служила мода, а кистью были товары, которые он умел координировать с уникальным чувством стиля.