Во имя Гуччи. Мемуары дочери

Людям порой бывает трудно отделить то, что они видят в наших магазинах, от нашей повседневной жизни. Хотя мой отец владел виллой Камиллучча с ее многочисленной прислугой и официальными ужинами, это было скорее ради блага семьи и чем-то вроде развлечения. Он не был снобом и не бахвалился тем, что имел. Вообще говоря, его частная жизнь имела мало общего с гламуром и роскошью, которые ассоциируются с его брендом. Приходя домой, он снимал пиджак и садился ужинать, довольствуясь простыми блюдами из пасты. Ему вполне хватало бокала кьянти и обычной, «честной» еды, без икры и шампанского.

В те первые дни, всякий раз, разлучаясь с моей матерью, он скучал по ней так отчаянно, что снова брался за перо. То любовное письмо доставляли с огромным букетом цветов, то он изливал душу в словах, написанных синими чернилами. «Я ощущаю твое присутствие во всем, что делаю, во всех решениях, которые принимаю, — писал он из Манхэттена. — Как-то раз ты велела мне перестать писать „чепуху“, а вместо этого писать о том, чем я занимаюсь и т. д. Так вот, я занимаюсь тем, что постоянно думаю о тебе, желаю тебя и мечтаю обо всем том, что мне хотелось бы сделать с тобой».

Во время необыкновенно жаркого лета 1960 года он находился в Риме, рядом с ней, когда почти все римляне, как обычно, покинули знойный город. Самый жаркий день того года выдался 22 августа, когда температура достигла +37 градусов. Это была та неделя, когда в Вечном городе открылись XVII Олимпийские игры. Лучшие моменты Игр показывали по телевидению еще со времен берлинской Олимпиады 1936 года, но эти Игры были первыми, которые транслировались в Соединенных Штатах и по всему миру. По такому случаю был построен новый стадион, и некоторые исторические памятники, например базилика Максенция и Аппиева дорога, использовались для спортивных состязаний, чтобы продемонстрировать самые известные исторические сокровища города.

Хотя значительная часть делового и торгового Рима была закрыта на ежегодные каникулы, включая и магазин Гуччи, моя мать получила роскошную возможность смотреть величайшие в мире спортивные соревнования на экране новенького черно-белого телевизора. Папа купил его, чтобы она и бабушка могли смотреть свои sceneggiati — популярные итальянские мелодрамы, основанные на классической литературе и разбитые на небольшие эпизоды.

Моя бабушка, которой больше не нужно было работать, в беспокойном забытьи лежала на диване, ослабленная вирусом, который вывел ее из строя на несколько недель. Бледная и изнемогающая от жары и высокого давления, она тем не менее утверждала, что поправляется. Только 1 сентября, в один из самых жарких дней, когда она совсем сдала, мама поняла, насколько серьезно ее состояние.

— Бруна… мне нехорошо, — с трудом выдохнула бабушка, и мама сразу же позвонила в офис отцу, но ей сказали, что он на встрече и поговорить с ним нельзя. К тому времени, как он получил ее сообщение и прислал личного врача, маму нашли без сознания рядом с бабушкой.

Делия умерла. После целой жизни тяжелой работы и трудного брака ее сердце попросту не выдержало. Ей было пятьдесят пять лет.

Она похоронила мужа, вырастила детей, увидела, как они нашли собственный путь в этом мире. Жизнь вместе с моей матерью в Балдуине должна была стать для нее ярким новым началом, и ее внезапная кончина, должно быть, явилась для мамы ужасным потрясением.

Осиротевшая, оставшаяся, в сущности, без родственников, о которых стоило бы упомянуть — после отчуждения сестры и брата, — моя мать была безутешна. Оглушенная дозами успокоительных средств, она слегла и была слишком надломлена, чтобы присутствовать на похоронах, которые состоялись на том же кладбище, где был предан земле мой дед по матери, Альфредо.

Мой отец взял на себя все хлопоты и в отсутствие матери позаботился о том, чтобы церемония прошла гладко. Франко прилетел домой с Сардинии, была и Габриэлла вместе со своей семьей. Им хватило одного взгляда на изысканно одетого джентльмена, который оплатил панихиду, чтобы сразу понять, кто это пошел на такие жертвы и почему их сестра с матерью жили в Балдуине. Они обменялись понимающими взглядами, но вслух ничего не сказали, и вскоре после короткой панихиды все разъехались, каждый в свою сторону.