Во имя Гуччи. Мемуары дочери

В последующие годы я находила это ее смущение немного смешным, учитывая, как она в конечном счете торговалась с ним по поводу всего на свете — начиная с количества времени, которое он проводил с ней, и заканчивая серьезными жизненными решениями. Это была ее характерная черта, которой он всегда восхищался; она начала развивать в себе это свойство после поездки в Соединенные Штаты. По ее собственному признанию, переживания, связанные с Америкой, изменили ее.

Из неопытной девочки-подростка она превратилась в повидавшую свет молодую женщину, намеревавшуюся всерьез изменить свою жизнь и начать проявлять больше внимания к делам.

Для начала она решила съехать с квартиры в Балдуине. Та была слишком велика для одной женщины, да и находиться в этих пустых комнатах без бабушки было для нее невыносимо. Она сдала квартиру в аренду, и папа подыскал ей другую, более подходящую, поблизости от своей старой холостяцкой квартирки в квартале Парьоли, неподалеку от парка Вилла Боргезе. Еще одно важное изменение в ее жизни — решение больше появляться на людях. Она так наслаждалась путешествием на теплоходе и пребыванием в Вегасе, что, вернувшись в Рим, стала планировать встречи с Николой или Лючией по вечерам, после окончания их работы, и с другими друзьями, с которыми какое-то время не общалась.

Следующие полгода моя мать вела беспечный образ жизни, а отец по-прежнему летал по миру, проверяя работу уже существующих магазинов и планируя открытие новых. Он продолжал жить по своему обычному расписанию, проводя неделю в одном городе, потом неделю в другом; этот цикл означал, что мама обычно виделась с ним каждые четыре недели. Он уже давно задался целью открыть отделение в Лондоне, и всякий раз, прилетев в Англию, чтобы присмотреть потенциальное помещение, останавливался в отеле «Савой», где в юности работал мой дед. Он просматривал подробные характеристики разнообразных магазинов, сдаваемых в аренду, и в конечном счете заинтересовался помещением на Бонд-стрит.

По маминому совету он назначил Николу одним из менеджеров. Мама знала, что Никола горит желанием вернуться в Лондон, и это назначение стало бы для него трамплином, чтобы расширить предприятие и посмотреть мир. Никола пришел в восторг, а моя мать была рада ему помочь.

Замыслы моего отца по расширению бизнеса в Америке осуществились беспрепятственно, когда он открыл магазин в Палм-Бич, штат Флорида. Носящий простое название «150, Уорт», этот магазин на Уорт-авеню сразу же стал местной достопримечательностью. Его открытие совпало с запуском в производство новой сумки на ремне, названной в честь Жаклин Бувье Кеннеди, очаровательной молодой жены нового американского президента Джона Кеннеди, который заступил на президентский пост в январе 1961 года. В дополнение к сумке «Джеки» (мгновенно ставшей хитом после того, как Жаклин сфотографировалась, позируя с этой сумкой) мой отец также выпустил гармонирующие туфли, изготовленные непосредственно для нее.

В мае 1962 года мои родители отправились на Пальма де Майорку, один из Балеарских островов у побережья Испании. Они провели там несколько идиллических дней, подыскивая виллу у моря, где моей матери предстояло провести лето с теми немногими друзьями, которые знали о ее романе. Папа намеревался приезжать при любой возможности. Он был в прекрасном настроении и наконец-то целиком принадлежал ей, вдали от бурлящей деловой жизни. На обратном пути, возвращаясь домой, они остановились на уик-энд в Мадриде и устроили себе романтический ужин, чтобы отпраздновать день рождения отца — ему исполнилось пятьдесят семь лет. Это был волшебный вечер, скрашенный выступлением гитариста фламенко и севильских танцовщиц, и они позабыли обо всем, блаженствуя вдали от любопытных глаз.

«Не помню, чтобы мы еще когда-нибудь были так счастливы», — с ностальгией вспоминала мама.

Вскоре от былой радости не осталось и следа, когда она обнаружила, что снова забеременела — на этот раз мною. Несмотря на все их предосторожности, я была зачата в один блаженный миг в Мадриде. Это было то время в их жизни, когда они были преданы друг другу, но, как ни печально, мое появление грозило разрушить хрупкое счастье.

Память о тех муках, которые испытала мать, потеряв первого ребенка, вызвали эмоциональный срыв. Они с отцом никогда не обсуждали возможность еще одной беременности и не представляли, что будут делать на этот раз. Вообразите себе ее страх. Как могла она думать о появлении ребенка при таких обстоятельствах? Риск был слишком велик и потенциально способен стереть все, к чему они с отцом стремились.

Мою мать, которая была близка к истерике, необходимо было буквально привести в чувство.

— Все будет хорошо, Бруна, — говорил отец, крепко взяв ее за плечи. — Ты родишь этого ребенка. У тебя будет наилучший возможный уход, и когда ребенок появится, живой и здоровый, я позабочусь о вас — о вас обоих. Обещаю.