Во имя Ишмаэля

Он объяснил ему все. Объяснил, как кожа на высунувшейся из пакета руке малыша, найденного под плитой на Джуриати, произвела на него впечатление своим видом: будто пластмассовая, синюшная, похожая на кукольную. Он рассказал ему о попытках проследить связь с педофильскими кругами — если такие круги действительно существуют в Милане. А он, Фольезе, знает об этом что-нибудь? Нет, тот ничего не знает, но может навести справки. Он сообщил ему о посещении Исторического архива Сопротивления. Сказал о недостающих карточках: никаких следов убитых на Джуриати партизан. На некоторое время он замолчал (Фольезе в это время продолжал разглядывать его в тишине), прежде чем рассказать о мумии, об одеревеневшем трупе неизвестного партизана, хранящемся в раке в дальней комнате архива. Он сообщил ему также и о ребенке — о фотографии напротив мощей. Потом о «жучке». О том, как он выяснил, что у него забрали дело, чтобы передать его в полицию нравов. Вернулся назад, рассказал ему об отделе судебной медицины, о мрачной, давящей атмосфере в коридоре, ведущем в зал для вскрытий, о докторе Арле и его сотрудниках, которые, как он выяснил, были у Болдрини, пока он производил расследование на Джуриати. Доктор Арле и его люди из отдела судебной медицины, которые казались какой-то сектой…

— Секта… — Фольезе в задумчивости потирал подбородок, скривив рот, зажав складку кожи на шее между большим и указательным пальцами, в то время как пальцы другой руки барабанили по столу.

— Секта, говорю тебе. Но возможно, это все моя навязчивая идея… Видно, мне в голову ударили испарения формалина. Или присутствие трупов…

— Нет, не то…

— Тебе что-нибудь приходит на ум?

— Нет, но… если ты журналист… видишь ли, я не знаю, то же самое это — заниматься твоим ремеслом — или нет. Случаются совпадения. Начинаешь верить, что связь между разными вещами, в конце концов…

— Представлять все себе. Вот хлеб для того, кто с нуля должен воссоздать всю картину…

— Ну, это вопрос интуиции…

— Видишь ли, Фольезе, это тоже, возможно, верно, но… на самом деле, а?.. Так вот интуиция, мне кажется, не столь уж отлична от этих совпадений… Но к чему весь этот разговор о совпадениях?

— Нет, это потому что ты говоришь мне об управлении, об отделе судебной медицины. Ты говоришь мне о секте… А из информации, которая есть у меня…

— По какому поводу?

— Расследование. Расследование, о котором я тебе рассказывал. То, что я отдал в «Джорно». Расследование об американцах, о ЦРУ в Италии.

— И?..

— Это тоже останется между нами, правда? Между мной и тобой…

— Дальше, Фольезе… Я уже практически оскандалился. Ты знаешь, что будет, если на Фатебенефрателли пронюхают, что я рассказал тебе о расследовании, о котором даже не сообщалось прессе?

— Так вот… Дело в том, что… согласно тому, что я выяснил, американцы прибыли в Италию вместе с некой сектой…

— Сектой? Как это может быть? Но ведь они собираются у нас обосноваться… Ведь существует программа наладить координацию с военными базами, ты мне говорил…

— Да, да… Но это каналы… скажем так, официальные…

— И что, если каналы неофициальные?

— Да… Именно…

— Секта?

— Секта. У меня есть имя.

— Имя секты?

— Того, вокруг кого вращается эта секта. Они молча поглядели друг на друга.

— Какое имя?

Фольезе еще немного помолчал. А потом произнес его:

— Ишмаэль. Его зовут Ишмаэль.

Инспектор Гвидо Лопес ПАРИЖ 23 МАРТА 2001 ГОДА 22:40

Они остались там, растянувшись между маленькими лужицами пива и прочими отходами, которыми был покрыт пол. Таким образом прошли часы, часы общего дыхания; часы, в которые у К. сложилось устойчивое впечатление, что он заблудился или что он столь углубился в чужую страну, как ни один человек прежде него никогда не осмеливался, — в неведомую землю, где самый воздух не содержал ни одного из элементов воздуха родных мест, где он, казалось, задыхался — таким чужим он здесь себя чувствовал.

Франц Кафка. «Замок»

Ишмаэль велик. Ишмаэль держит в своих руках все нити — в Париже одна из них порвалась. В Милане, на улице Падуи, возможно, порвалась еще одна. Гвидо Лопес потерялся в безразмерной темноте, выйдя с набережной. Париж бурлил — ночной водоворот — по ту сторону Сены. Он был в центре.