Во имя любви

— Не знаю пока… Но одно знаю точно. Тянуть деньги из Форса, который нам никто, я не собираюсь. И ни у кого больше не буду брать деньги…

Тамара удивленно подняла брови:

— А… а… раньше ты не стеснялся тянуть деньги, скажем, из Астахова.

— Раньше он был мне отцом… Хотя, конечно, и тогда я вел себя недостойно. По крайней мере, нужно было поменьше тянуть деньги и побольше их зарабатывать.

— Ой-ой-ой! О достоинстве мы заговорили? Значит, тебе действительно плохо!

Сын промолчал. И Тамара поняла, что это уже какой-то другой Антон. С ним что-то происходит. Соскочив с финансовой иглы, он почувствовал, что такое финансовая ломка. После этого люди либо совсем ломаются, либо становятся совсем другими. Вот только останется ли в другом Антоне, точнее, в его сердце, место для матери?

— Антош, мы обязательно что-нибудь придумаем. Обязательно! А пока…

Пока мы должны помогать друг другу. У нас же нет никого, кроме друг друга…

Тамара открыла свою сумочку, чтобы дать денег Антону. Но он остановил ее жестом.

— Нет, мамочка, ты так ничего и не поняла. Я не хочу больше никаких "пока"… И тебе бы тоже посоветовал не иметь никаких дел с Форсом…

— Но у меня нет другого выхода!

— Есть. Выход всегда есть, только его поискать надо…

Тамара с удивлением посмотрела на сына. И он тоже взглянул на нее так, как будто впервые увидел.

— А ты не хочешь попробовать устроиться на работу?

— На какую работу?

— По специальности.

— Акушеркой? Милый, я все забыла давно…

— Ну, хорошо…Ты какое-то время работала директором автосервиса.

— Не столько работала, сколько числилась! А управляли там с переменным успехом Игорь и Астахов. Ну, так получилось, я ничего не умею делать.

— Вот и я ничего не умею делать… За меня всегда все делали Макс и отец. А я только кривлялся и строил из себя то великого бизнесмена, то великого мафиози. А сам, по сути, был игрушкой в руках Форса.

— Сынок… Раз уж так получилось, что мы ничего не умеем, надо как-то приспосабливаться.

— А я больше не верю в то, что можно "как-то приспосабливаться". Жизнь меня уже столько раз мордой в грязь тыкала…

— Я не узнаю тебя, Антон. Что с тобой? Послушай, может, ты влюбился?

— Да нет, мама… Не влюбился. Я просто хочу сам что-то сделать в этой жизни, вот и все. Хочется уважать себя…

— А-а… Понятно. Ну что ж. Труд облагораживает человека. Знаешь что, ты устройся дворником, на скромную жизнь хватит.

Антон не рассмеялся, ответил совершенно серьезно.

— Да, мать, ты совершенно права. Лучше работать дворником, чем быть у Форса на побегушках!

— Ладно, договорились, — резко бросила Тамара. — А пока ты Не устроился дворником, еще раз спрашиваю, тебе деньги нужны?

— Нет, мама, спасибо, деньги мне не нужны…

— Ну, что ж… Даже в сказках больше трех раз не предлагают. И раз уж ты три раза от денег отрекся… Давай, дерзай! Посмотрим, что у тебя получится. А если не получится, помни: я — твоя мать. И приму тебя всегда.

Любого!

Глава 32

Васька-то в табор вернулся. А вот Розауры все не было. Заволновались.

Потому что никогда такого не бывало, чтоб она детей одних оставила. Передали по "малой цыганской почте", просили сообщить — кто, где видел Розауру?

Оказалось, что видели ее в разных частях города. Бегала, как Диоген, с фонарем в руках, искала человека — Ваську!

Тут уж начали думать о самом страшном. И вспомнили о катакомбах, занимавших в цыганской жизни в последнее время такое большое место.

Там и нашли Розауру. Правда, при этом затоптали все следы и убили все запахи, которые могли бы вывести милицейских собак на след…

Ефрем Сергеевич узнал о теле цыганки, найденном в катакомбах. Тут же принялся прикидывать варианты. Рыч — за решеткой. Так что уж теперь никак и ничего на него списать нельзя. В то же время, один стукач рассказал, что какие-то мелкие местные бандюки, шестерки Удава, именно в это утро махнули куда-то на юг. И друганам сказали, что надолго, скорее всего, навсегда. Но были они при этом страшно перепуганные. Или, как сказал стукач, "в штаны уссатые". И еще сказали что-то вроде "Главный наш совсем "двинулся" — беспредельничает!"

Переварив все это вместе, Солодовников решил, что теперь самое время еще раз переговорить с Форсом. Можно даже не в милиции, а на выезде, чтоб он помнил, что "на крючке".

Дверь открыл сам Леонид Вячеславович. Весьма удивленный:

— Вы? Чем обязан?

— Здравствуйте. Разрешите войти?

— Здравствуйте. А на каком основании?

— Поговорить нужно. Вчера ночью произошло убийство.

— А я здесь при чем? В конце концов, за кого вы меня принимаете?

— За подозреваемого, гражданин Форс.

— Я ничего не понимаю. Стоит человеку хоть один раз к вам в руки попасть — и на тебя будут вешать до конца дней все, что возможно. Знаете, мне это надоело. Хватит мое терпение испытывать. Вам не удастся на меня повесить чужие дела… Я вам не глупый мальчик с окраины.

— Спокойно, Леонид Вячеславович… На вас никто ничего не вешает. Нам только нужно уточнить некоторые детали.

— Уточняйте. Только побыстрее.

— Хорошо. Начну прямо сейчас. И с главного. Где вы были этой ночью?

— Этой ночью я был дома, гражданин следователь.

— И вы можете это доказать?