Во имя любви

И снова Алла взяла себя в руки. И даже разговаривала с Кармелитой и Максимом так, как будто ничего не случилось. Впрочем, долго разговаривать с ними она не собиралась. Если оставаться в этом городе, чтобы спасать Максима, то нужно заниматься делом, то бишь — бизнесом. А сейчас первейшее дело — организация выставки начинающей талантливой художницы — Светланы Форс.

Светы не оказалось дома (если считать таковым дом Астахова). Но Алла, никого ни о чем не спрашивая, сама прошла в спальню-мастерскую Светы. Причем шла она туда так стремительно, что Олеся, открывавшая дверь, не могла за ней угнаться.

Алла остановилась только у незаконченного портрета Олеси.

— Очень хорошо! Блестящая работа. Она верно, очень тонко подметила ваш характер…

— Вы так думаете? — спросила Олеся, скрипнув зубами.

— Ну да… Сами посмотрите. Типичная русская женщина. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, очень верно подмечено!

— Странно. Вроде бы вы хотели сделать комплимент, а получилось как-то обидно.

— Да ну?! Вы что, обиделись? Ну, извините, право, я не хотела этого!

— А мне показалось, что наоборот — хотели.

— Глупости! Делом в другом. Вам просто не нравится быть тихой скромницей. А хотите, я вам изменю имидж? Такому мужчине, как Астахов, нужна яркая женщина. И если вы не будете комплексовать, вот как сейчас, то через некоторое время вы можете стать ему очень достойной парой.

После этих слов Олеся обиделась еще больше, молча вышла из Светиной комнаты и еще долго не могла прийти в себя. Думала: какой же удивительный талант у этой Аллы — умудряется обижать людей, о чем бы с ними ни говорила.

Хоть бы хвалила, хоть бы советовала, хоть бы помогала…

Алла же дождалась Свету. Пока было время, пересматривала картины. И нашла один очень интересный портрет.

Наконец-то пришла художница. С ходу, едва поздоровавшись, Алла заявила ей:

— Значит, так, Светочка, портрет Олеси очень хороший. Но это еще не все. Ты должна срочно написать автопортрет!

— Я не знаю, я как-то не созрела. Понимаете, каждая картина должна созреть. Поэтому я даже не знаю… Зачем это нужно?

— Я сделаю рекламный проспект. И хочу, чтобы начинал этот проспект твой портрет, молодой художницы, написанный самой художницей. Яркий, сильный, сразу заявляющий, кто ты и что ты!

— Ну, хорошо, если так нужно, то я сделаю… Я уже начинаю чувствовать этот портрет.

— Отлично! Я зайду завтра…

— Завтра? Да вы что? Это слишком сложно. Хотя бы несколько дней.

— Хорошо. Я даю три дня!

— Постараюсь…

— Не "постараюсь", а "сделаю". Надо учиться работать быстро!

— Хорошо. Сделаю, — ответила, улыбнувшись, Света.

И тогда Алла заговорила о самом интересном:

— Света, я тут видела у тебя портрет моего сына… Скажи мне, пожалуйста, а почему вы с ним расстались?

— Да потому что мы никогда и не сходились по-настоящему. Мы в большей степени были друзьями.

— Света, ну кого ты хочешь обмануть?

— Ну… да, между нами было что-то. Но мы поняли, что это ошибка, что мы перепутали чувства, подменили дружбу любовью, понимаете?! Иногда так бывает…

— А может, это не ошибка?! Мне кажется, ты подходишь моему сыну больше, чем Кармелита…

— Да что вы, я вас очень прошу… Не разрушайте счастье Кармелиты и Максима! Они такдолго шли к этому, они его заслуживают. Они мои лучшие друзья, и я никогда не встану между ними…

— Ну хорошо, я все поняла… Портрет — через три дня.

Тамара вернулась в дом Форса возбужденная, как кошка по весне.

— До сих пор не верится, что я это сделала!

— То ли еще будет, Тамарочка! Самое интересное впереди!

— Вот-вот. Наверно, я немножко маньячка. Только подумаю, представлю, как все завертится, просто кровь начинает бурлить в жилах!

— Ты меня пугаешь! — усмехнулся Форс.

— Пугает неизвестность, Ленечка! А я отчетливо себе представляю, что будет! Зарецкий или Орлов садится в машину, набирает скорость и — бэмц!

— Точно — вдребезги! А там или тяжелейшая травма, или тишина.

— Какая тишина?!

— Кладбищенская, — рассмеялся Форс.

После этого Тамара немного успокоилась. Оказалось, что она все же не такая маньячка, как думала.

Да и Форс наверняка был бы меньшим маньяком, если бы знал, для кого он организовал и подстроил ловушку…

* * *

Елки-палки, наверно, что-то есть в таком рыночном, капиталистическом подходе к искусству. Сказано — три дня на автопортрет. И в тебе включается какая-то внутренняя сила, творческие часы, которые очень жестко следят за этим временем и очень громко зовут вдохновение. А потом еще крепко удерживают его, чтобы не убежало…

Света так заработалась, что уже и забыла о том, что нужно сходить домой, забрать диктофон из тайника. Правильней было бы сказать, что она не только забыла, она еще и очень хотела об этом забыть. Потому что очень трудно, противно шпионить за отцом. И еще потому, что боязно в результате этого шпионажа получить окончательное подтверждение самых страшных предположений о его второй, криминальной ипостаси.