Во славу короля!

– Вроде бы тоже умерла.

– Четвертая и пятая тоже умерли. Шестая сейчас в монастыре, настоятельницей стала, ей там вполне неплохо. И женат наш король сейчас седьмой раз, и королева при нем, в столице…

– Да.

– И незаконных детей у него нет.

– Я бы знал.

Альтрес откровенно не понимал, к чему расспросы. Это же общеизвестно?

Граф Эран покачал головой.

– Я ж говорю, собака лает, ветер носит. Но ходят и такие песни, что у короля есть еще один сын. Самый старший, воспитанный верными людьми, и когда он на трон сядет, тут-то медовые реки по земле и побегут.

Альтрес передернул плечами.

– Ублюдки не наследуют.

– Так-то да. Но старшему сыну короля сейчас сколько?

Альтрес помрачнел. Тема была больной.

– И что? У него мать есть, и я, и Гардвейг жив, и выздоравливает.

– Это хорошо. Это очень хорошо.

– Корвус, что вы знаете?

Лорт решил спросить напрямик, но граф Эран только развел руками.

– В том-то и дело, что ничего не знаю. Ни-че-го, Альтрес! Слухи ходят, так ведь из слухов шапку не сошьешь, и на заплатки те слухи не пустишь. Неужели ни одного незаконного сына не было?

Альтрес только вздохнул.

Гардвейг в отношениях с женщинами придерживался определенных принципов.

Он никогда и никого не насиловал. И не разрушал женские судьбы. Обесчестить невинную девушку – на такое он не пошел бы никогда. А замужние… поди там, разбери, от кого ребенок? От короля? От мужа?

Да и было их не так много, тех замужних. Можете смеяться, можете плакать, но Гардвейг каждый раз женился по любви. Каждый. Раз. И жен своих любил, и не изменял. Фавориток у него не бывало, а на одну ночь… да кто там чего скажет и докажет?

Все связи у него случались между браками, и Альтрес каждый раз бдил за дамами. Королевский бастард – это ж поле непаханое для заговорщиков!

Он мог бы поклясться, что ничего такого не было. Но откуда поползли сплетни?

– Сам знаешь, бродячие менестрели, разносчики, паломники…

Альтрес знал эту публику, и сам пользовался, когда надо было. Но с чего сейчас?

Не понять, нет, не понять.

– Ладно. Доеду до Лорта, раз уж я тут, посмотрю, как там дела, и поеду обратно, в столицу. Пусть хоть казнят, а только со слухами я разберусь.

Ну сколько ему нужно будет времени? Месяц? Полтора?

Не больше. Доедет, вернется, как раз и посольство уедет – что может случиться за такое короткое время? Да ничего страшного!

Граф Эран кивнул.

– Может, так оно и правильно будет. Все же менестрели – народ ненадежный.

– Соловей поет – ветер носит, – пошутил Лорт. – Ваше здоровье!

И мужчины дружно выпили вина.

Глава 5 Святость и светскость

Ативерна, где-то в дороге.

– Три моряка поплыли на лодке.

О лорелай лорелло.

В море они ловили селедку.

О лорелай лорелло.

На берегу селедку коптили

О лорелай лорелло.

Пива в таверне они купили

О лорелай лорелло.

Лиля подумала, что бродячие менестрели – зло. А беруши – добро. И надо бы срочно вспомнить, где выращивают хлопок, как делают вату, и вообще – лет десять, и будут ей затычки для ушей.

Служанка в таверне была хороша

О лорелай лорелло.

Пиво носила она не спеша

О лорелай лорелло.

Ей моряки сказали – красотка,

О лорелай лорелло.

Все б на тебе женились красотка

О лорелай лорелло.

А может, проще сразу прибить? Не дожидаясь урожая хлопка?

Бродячие менестрели – такой народ. Непоседливый и пронырливый. А еще неясно почему пользующийся спросом. Ведь и есть-то…

Лиля с искренним отвращением покосилась на человека, который сидел на бревне, и наигрывал на чем-то вроде лютни. Надеть бы ему этот инструмент на голову!

Менестрель прибился к их кортежу сегодня днем. Шел по дороге, а увидев приближающихся всадников, не сошел и согнулся в поклоне, как поступали все крестьяне, а остановился прямо посреди дороги и склонился в поклоне, сдернув с головы нечто вроде берета.

Похожую шляпу Лиля видела как раз у д’Артаньяна. В чем-то подобном шевалье приехал в Париж, но счел головной убор невыносимо провинциальным и поспешил от него избавиться.

Местные сочли его очаровательным. Да и менестреля тоже.

Положа руку на сердце, основания у них были. Менестрель, со звучным именем Варфоломей, был очаровательным юношей лет двадцати – двадцати двух, с кудрявыми локонами русых волос, смазливым личиком и такими громадными голубыми глазами, что Лиля (совершено не романтично) заподозрила у него базедову болезнь. Берет с пером цапли ему был очень к лицу, и голубой дорожный костюм, и даже побрякушки, нашитые то там, то здесь.

Не к лицу ему была только музыка.

Вот в роли жиголо или комнатной собачки он был бы незаменим. А как певец…

Лиля на миг задумалась, имел бы он успех в двадцать первом веке?

Наверное, да. Слабенький голос есть, слух тоже, мордашка смазливая, а репертуар и там не лучше.

Варфоломей попросился ехать вместе с кортежем и развлекать благородных господ, и выполнял свое обещание. Вот уже полтора часа выполнял.

Сначала рассказал историю о принцессе, которая была заперта в высокой башне и храбром рыцаре, который поехал ее вызволять. Потом спел несколько баллад… терпение женщины откровенно заканчивалось. Убила бы!

– Джес, может, прогуляемся? – тихо спросила она мужа.