За ним чашу принимает глава клана Келлог.
Те же три глотка, те же слова.
Вирмане делятся кровью с водой и с землей, произносят ритуальные фразы, которым уже не одна сотня лет, а может, и того старше.
Боги смотрят на своих детей. Боги видят.
Кто-то верит в это, кто-то может сомневаться – боги смотрят в души. И кажется иногда, что над горами проносится дикий хохот. Или рокот? Или грохот?
Обвалы?
Нет. Это смеется Олайв, готовый к потехе.
Главы кланов молятся, а воины – сражаются.
Анжелина наблюдала с интересом.
Тира, которая по своему желанию заняла место рядом с принцессой, оттеснив ее фрейлин, рассказывала, что именно происходит.
– Боги любят смотреть на человеческие битвы. Но убивать родичей недостойно, поэтому поединки ведутся до первой крови. Боги любят кровь, ваше высочество.
– Ваши боги жестоки.
– Наша жизнь тоже жестока, ваше высочество.
Анжелина кивнула.
Вирма прекрасный остров. Но люди здесь – другие. Совсем другие.
В круг выходит один на один, двое на двое, трое на трое и даже пятерками. Общий бой будет потом, вечером, на закате.
До захода солнца сегодня – битва.
– А что делают главы кланов?
– Они просят у богов справедливости.
Анжелина поежилась.
– Это опасно?
Тира не поняла вопроса. Принцесса хотела узнать, все ли главы кланов возвращаются живыми, а Тира ответила в общем смысле.
– Звать богов всегда опасно. Их справедливость не такая, как наша.
– Например?
Тира пожала плечами.
– У нас много преданий. Я могу рассказать, что знаю сама.
Анжелина вздохнула, понимая, что здесь и сейчас ничего страшного не случится, и кивнула.
– Расскажи, пожалуйста.
Какой мир – такие и истории.
Ричард подошел к середине повествования, но тоже слушал с громадным интересом о прекрасной Аллейв и ее любимом.
Была когда-то прекрасная девушка, но слепая. С детства она была сговорена с достойным и храбрым воином, но разве воин может сидеть у женской юбки?
Никогда.
Вот и жених Аллейв, Харрад, постоянно уходил в море, ища добычи.
А пока он добывал славу своим клинком, сердце Аллейв украл хитроумный подлец Ирош. Завлек своими сладкими речами, и дрогнула глупая женщина, согласилась бежать с негодяем. Они отплыли с острова.
Зарыдал отец Аллейв от такого бесчестия, и взмолился богам.
Стар он был, слаб, и не надеялся догнать негодяя.
Просил покарать недостойного.
Услышал это Олайв и прогневался, не любит бог подлости и предательства. Ударил рукоятью секиры, закрутил волны водоворотом, и встретились в море два корабля.
Харрад взял корабль на абордаж, в битве убит был хитроумный Ирош, а Аллейв прозрела, рыдая над его бездыханным телом.
А когда вернулось к ней зрение, поняла она, что полюбила подлеца. И не перенесла горя.
Попросила прощения у Харрада, и бросилась в море.
Но боги не приняли ее жертвы.
До сих пор летает над волнами чайка-Аллейв. До сих пор кричит и не может себя простить за то, что нарушила слово. Что предала.
Харрад же вернулся домой и стал сыном отцу Аллейв.
Такая она – справедливость богов.
– Жалко, – вздохнула Анжелина. – Она же не знала. Она вообще была слепая…
– Слово чести держать надо в любом случае. И никакие недостатки тут не помеха, – Ричард покачал головой.
– И жених у Аллейв пропадал в море постоянно. Она его, может, и не знала толком.
– Дело воина – сражаться, дело любящих – ждать. Если ты не можешь доверить человеку слово, как ты сможешь доверить ему спину? – Тина ни секунды не сомневалась в своихсловах.
Анжелина покачала головой.
Спелись.
И… видела она такой взгляд. Видела, хотя и редко. Так папа смотрел на маму.
Рик, неужели ты влюбился?
Вслух Анжелина ничего не сказала, но Тире улыбнулась и принялась расспрашивать девушку.
Кирия?
Как интересно!
Из толпы, никем не замеченный, злобными глазами смотрел на беседу Эльг Торсвег.
Некому было оглядываться по сторонам. Влюбленные все невнимательны, это и благословение Флейны, это и проклятие Холоша. Открывая свое сердце, теряешь возможность читать в чужих.
Праздник продолжался.
По размерам Лим не уступал даже Лавери. По роскоши… пожалуй, тоже.
Жизнь кипела и била ключом. Построенный рядом с рекой город стал городом ярмарок. И не только.
Лавки, лавки и снова лавки, а к ним еще и постоялые дворы.
В Лиме ничего не производили, жили, перекупая и перепродавая товар, и неплохо наживались на приезжих. Цены были вполне себе столичные.
К примеру, мешок репы стоит около трех медяшек. Везде, кроме Лима. Здесь – шесть. Ведро яблок – медяшку. Здесь – две или три, как найдешь. Цены кусаются, и это мягко сказано.
Но разве можно не сходить на ярмарку?
Посольство заняло постоялый двор с говорящим названием «Посольский», и Джерисон Иртон решил, что переправляться они будут только через три дня.
Отоспаться, отдохнуть, погулять по ярмарке, а потом уж можно и в путь.
Лиля предложила мастеру Шмульцу остаться в Лиме, но эввир ответил решительным отказом.