Во тьме безмолвной под холмом

– Видишь, об чем я? – Берт Эннейбл вылез из кабины трактора. Это был седобородый здоровяк шестидесяти с лишним, в вощеной куртке и резиновых сапогах со шнурками; его лысину скрывала вязаная шапка. Он держал небольшое хозяйство в дальнем конце Барсолла (его семья жила там веками и якобы была среди немногих, кто пережил «плохую зиму», почти уничтожившую деревню) и использовал свой трактор для расчистки небольших местных дорог после сильного снегопада. Так он и оказался на Копьевой насыпи в восемь утра. Увидев дом в таком состоянии, он немедленно вызвал Элли.

Элли кивнула.

– Грант? – крикнула она. – Сэлли? (Как там дочку-то зовут?) Кейт?

Ответа не было. Даже ветер безмолвствовал; тишину утра не нарушали голоса птиц. Будь в доме какое-нибудь движение или шум, его нельзя было бы не услышать.

– Видишь, с дверью чего?

– Да, Берт, я не слепая. – Если и был у Берта Эннейбла какой-то недостаток, так это склонность озвучивать очевидное.

– А эту фигулину над ней?

– Да, Берт. – Угольный символ резко выделялся на фоне побелки: длинная черная вертикальная линия с более короткой диагональной, направленной сверху вниз и влево. Не такой, как возле тела Тони Харпера, но выполненный в той же манере и столь же загадочный.

– Выходит, не зверюга, – заключил Берт.

– Ну ясное дело, – буркнула Элли и тут же вспомнила, что каждую зиму, словно по расписанию, Берт терял овец из своего стада и угрюмо бубнил о зверье, рыщущем по болотам: сбежавших собаках, больших кошках и прочей живности. «Не ровен час на человека полезут», – говаривал он, всегда при этом нахмурившись.

– Как твои овцы? – спросила Элли. – Многих потерял?

– Да хрен там, вот что странно. Двух-трех, не боле – и то потом две нашлись. Одна, дура, в ущелье сверзилась, а вторая в ручье утопла. Обычно об это время года куда хуже бывает. Вот я и подумал, что собаки, кошаки или какая тут еще сволочь водится решили сыграть по-крупному, пидарасины эдакие. Да звери-то не рисуют.

– Угу. – Элли вздохнула и отвернулась, глядя через Тирсов дол в сторону Фендмурской пустоши и стараясь не думать о том, сколько народу полегло там за минувшие годы. И сколько лежит до сих пор: в такие утра пустошь казалась бескрайней, способной скрыть что угодно. Тут и стае одичавших псов обрадуешься: всяко понятнее и не так опасно, как то, что побывало здесь.

– Я об чем… – проговорил Берт; обернувшись, Элли увидела, что он указывает на дверь. – Кой черт это сделал? И чем?

Хороший вопрос.

– Большой красной отмычкой, наверное.

– Большим красным чем?

– Берт, ты телик смотришь? Такие тараны, которыми мы двери вышибаем.

– А, точно. – Берт сунул руки в карманы куртки. – Не думаю, что тут у многих такие есть. – И снова вопиющая очевидность. Но при том отличная зацепка.

– Кстати, у меня лежит такой в «Лендровере», – сказала Элли. – В старом участке был запасной, да высокое начальство прибрало.

– Добро, что один остался. Нынче он тебе охренеть как пригодится. – Берт кивнул в сторону Тирсова дола и Курганного подворья.

Элли снова окинула взглядом фасад. Из всех местных жителей можно подумать только на Харперов, но даже для них такое уже чересчур. Да и какой мотив? Она была уверена, что во время вчерашнего визита не обмолвилась, кто обнаружил тело; да если бы и так, зачем Харперам преследовать Беков?

Допустим, ради информации. Найти виновника и разобраться по-свойски. Элли снова взглянула на дом, на метку над дверным проемом. Интересно, какое лицо будет у Лиз Харпер, если показать ей это…

– Нам придется заходить? – спросил Берт.

– Лучше бы, – ответила Элли, благодарная за «нам». Она по-прежнему была при дубинке, да и баллончик под рукой, но как знать, много ли там осталось. Тишина в доме, зияющий дверной проем и высаженные окна заставили ее пожалеть о том, что не взяла с собой ружье.

Теперь она ведет себя глупо. Беки могут по-прежнему находиться внутри, раненые или прячущиеся от того, кто на них напал. Они могли и не услышать, как она их зовет. Элли направилась к дому, остановившись в паре метров от входа; темнота в коридоре казалась густой, как дым. Она посветила туда фонариком.

– Сэлли? Грант? Кейт?

На полу валялись лопнувшая дверная цепочка и осколки одной из сувенирных тарелок, которые Сэлли установила на брусьях и полках в прихожей. Среди осколков что-то блеснуло; Элли переступила порог и увидела, что это медная сковородка со сломанной пополам ручкой. На стене висела картина, которая всегда ей нравилась – городская улица в дождливый осенний вечер, – испорченная сажей или углем. Элли посветила на нее фонариком: тот же символ, что и над дверным проемом.

За спиной скрипнула половица.

– Берт?

– Ага.

Элли облегченно выдохнула.

– Я проверю первый этаж. Присмотри за лестницей, хорошо?

Берт нахмурился, потом сглотнул:

– Думаешь, они тут еще?

Элли знала, что в виду он имел не Беков.

– Береженого Бог бережет.