Во весь голос

                               привез «рено»,

а не духи

                 и не галстук.

1928

Мразь

Подступает

                       голод к гландам…

Только,

               будто бы на пире,

ходит

           взяточников банда,

кошельки порастопыря.

Родные

               снуют:

– Ублажь да уважь-ка! —

Снуют

             и суют

в бумажке барашка.

Белей, чем саван,

из портфеля кончики…

Частники

                  завам

суют червончики.

Частник добрый,

частник рад

бросить

               в допры

наш аппарат.

Допру нить не выдавая,

там,

        где быт

                      и где грызня,

ходит

           взятка бытовая, —

сердце,

              душу изгрязня.

Безработный

                         ждет работку.

Волокита

                  с бирж рычит:

«Ставь закуску, выставь водку,

им

     всучи

                магарычи!»

Для копеек

                      пропотелых,

с голодухи

                    бросив

                                 срам, —

девушки

                рабочье тело

взяткой

               тычут мастерам.

Чтобы выбиться нам

                                        сквозь продажную смрадь

из грязного быта

                                и вшивого —

давайте

               не взятки брать,

а взяточника

                         брать за шиворот!

1928

Перекопский энтузиазм

Часто

           сейчас

                        по улицам слышишь

разговорчики

                          в этом роде:

«Товарищи, легше,

                                    товарищи, тише.

Это

       вам

              не 18-й годик!»

В нору

             влезла

                         гражданка Кротиха,

в нору

            влез

                    гражданин Крот.

Радуются:

                   «Живем ничего себе,

                                                           тихо.

Это

       вам

              не 18-й год!»

Дама

          в шляпе рубликов на́ сто

кидает

             кому-то,

                             запахивая котик:

«Не толкаться!

                            Но-но!

                                         Без хамства!

Это

       вам

              не 18-й годик!»

Малого

               мелочь

                             работой скосила.

В унынье

                  у малого

                                  опущен рот…

«Куда, мол,

                      девать

                                  молодецкие силы?

Это

       нам

              не 18-й год!»

Эти

        потоки

                      слюнявого яда

часто

          сейчас

                       по улице льются…

Знайте, граждане!

                                  И в 29-м

длится

             и ширится

                                  Октябрьская революция.

Мы живем

                    приказом

                                      октябрьской воли.

Огонь

            «Авроры»

                               у нас во взоре.

И мы

          обывателям

                                 не позволим

баррикадные дни

                                  чернить и позорить.

Года

        не вымерить

                                 по единой мерке.

Сегодня

                равноценны

                                        храбрость и разум.

Борись

              и в мелочах

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$с баррикадной энергией,

в стройку

                  влей

                           перекопский энтузиазм.

1929

Они и мы

В даль глазами лезу я…

Низкие лесёнки;

мне

       сия Силезия

влезла в селезенки.

Граница.

                 Скука польская.

Дальше —

                    больше.

От дождика

                       скользкая

почва Польши.

На горизонте —

                               белое.

Снега

           и Негорелое.

Как приятно

                         со́ снегу

вдруг

          увидеть сосенку.

Конешно —

                       березки,

снегами припарадясь,

в снежном

                    лоске

большущая радость.

Километров тыщею

на Москву

                     рвусь я.

Голая,

            нищая

бежит

            Белоруссия.

Приехал —

                      сошел у знакомых картин:

вокзал

            Белорусско-Балтийский.

Как будто

                   у про́клятых

                                           лозунг один:

толкайся,

                   плюйся

                                  да тискай.

Му́ка прямо.

Ездить —

                  особенно.

Там —

            яма,

здесь —

               колдобина.

Загрустил, братцы, я!

Дыры —

                дразнятся.

Мы

       и Франция…

Какая разница!

Но вот,

             врабатываясь

                                       и оглядывая,

как штопается

                            каждая дырка,

насмешку

                   снова

                              ломаешь надвое

и перестаешь

                          европейски фыркать.

Долой

            подхихикивающих разинь!

С пути,

              джентльмены лаковые!

Товарищ,

                  сюда становись,

                                                 из грязи́

рабочую

                жизнь

                            выволакивая!

1929

Красавицы

(Раздумье на открытии Grand Opéra[7])

В смокинг вштопорен,

побрит что надо.

По гранд

                  по опере

гуляю грандом.

Смотрю

               в антракте —

красавка на красавице.

Размяк характер —

все мне

               нравится.

Талии —

                 кубки.

Ногти —

                 в глянце

Крашеные губки

розой убиганятся.

Ретушь —

                   у глаза.

Оттеняет синь его.

Спины

              из газа

цвета лососиньего.

Упадая

             с высоты,

пол

       метут

                  шлейфы.

От такой

                 красоты

сторонитесь, рефы.

Повернет —

                        в брильянтах уши.

Пошеве́лится шаля —

на грудинке

                       ряд жемчужин

обнажают

                    шиншиля.

Платье —

                   пухом.

                               Не дыши.

Аж на старом

                          на морже

только фай

                      да крепдешин,

только

             облако жоржет.

Брошки – блещут…

                                      на́ тебе! —

с платья

                с полуголого.

Эх,

      к такому платью бы

да еще бы…

                       голову.

1929

Стихи о советском паспорте

Я волком бы

                         выгрыз

                                       бюрократизм.

К мандатам

                       почтения нету.

К любым

                  чертям с матерями

                                                      катись

любая бумажка.

                              Но эту…

По длинному фронту

                                         купе

                                                  и кают

чиновник

                    учтивый

                                     движется.

Сдают паспорта,

                                и я

                                      сдаю

мою

         пурпурную книжицу.

К одним паспортам —

                                           улыбка у рта.

К другим —

                      отношение плевое.

С почтеньем

                        берут, например,

                                                        паспорта

с двухспальным

                              английским левою.

Глазами

               доброго дядю выев,

не переставая

                          кланяться,

берут,

           как будто берут чаевые,

паспорт

               американца.

На польский —

                              глядят,

                                           как в афишу коза.

На польский —

                              выпяливают глаза

в тугой

              полицейской слоновости —

откуда, мол,

                       и что это за

географические новости?

И не повернув

                            головы кочан

и чувств

                никаких

                                не изведав,

берут,

           не моргнув,

                                 паспорта датчан

и разных

                 прочих

                               шведов.

И вдруг,

               как будто

                                 ожогам,

                                                рот

скривило

                  господину.

Это

       господин чиновник

                                              берет

мою

         краснокожую паспортину.

Берет —

               как бомбу,

                                   берет —

                                                  как ежа,

как бритву

                    обоюдоострую,

берет,

           как гремучую

                                     в 20 жал

змею

          двухметроворостую.

Моргнул

                 многозначаще

                                            глаз носильщика,

хоть вещи

                   снесет задаром вам.

Жандарм

                  вопросительно

                                               смотрит на сыщика,

сыщик

             на жандарма.

С каким наслажденьем

                                             жандармской кастой

я был бы

                 исхлестан и распят

за то,

          что в руках у меня

                                             молоткастый,

серпастый

                    советский паспорт.

Я волком бы

                        выгрыз

                                      бюрократизм.

К мандатам

                      почтения нету.

К любым

                  чертям с матерями

                                                      катись

любая бумажка.

                              Но эту…

Я

   достаю

                 из широких штанин

дубликатом

                      бесценного груза.

Читайте,

                 завидуйте,

                                     я —

                                            гражданин

Советского Союза.

1929

Особое мнение

Огромные вопросищи,

                                            огромней слоних,

страна

             решает

                           миллионнолобая.

А сбоку

               ходят

                          индивидумы,

                                                    а у них

мнение обо всем

                                особое.

Смотрите,

                    в ударных бригадах

                                                         Союз,

держат темп

                       и не ленятся,

но индивидум в ответ:

                                           «А я

                                                   остаюсь

при моем,

                   особом мненьице».

Мы выполним

                            пятилетку,

                                                мартены воспламеня,

не в пять годов,

                              а в меньше,

но индивидум

                           не верит:

                                            «А у меня

имеется, мол,

                          особое мненьище».

В индустриализацию

                                        льем заем,

а индивидум

                        сидит в томлении

и займа не покупает

                                       и настаивает на своем

собственном,

                         особенном мнении.

Колхозим

                   хозяйства

                                      бедняцких масс,

кулацкой