Во весь голос

Как бешено

                       скачут

                                   стрелки на Спасской.

В минуту —

                       к последней четвёрке прыжок.

Замрите

                минуту

                              от этой вести!

Остановись,

                        движенье и жизнь!

Поднявшие молот,

                                    стыньте на месте.

Земля, замри,

                          ложись и лежи!

Безмолвие.

                     Путь величайший окончен.

Стреляли из пушки,

                                      а может, из тыщи.

И эта

           пальба

                        казалась не громче,

чем мелочь,

                       в кармане бренчащая —

                                                                    в нищем.

До боли

                раскрыв

                                убогое зрение,

почти заморожен,

                                  стою не дыша.

Встаёт

             предо мной

                                    у знамён в озарении

тёмный

               земной

                             неподвижный шар.

Над миром гроб,

                                неподвижен и нем.

У гроба

               мы,

                      людей представители,

чтоб бурей восстаний,

                                          дел и поэм

размножить то,

                             что сегодня видели.

Но вот

             издалёка,

                               оттуда,

                                            из алого

в мороз,

                в караул умолкнувший наш,

чей-то голос —

                             как будто Муралова —

«Шагом марш».

Этого приказа

                            и не нужно даже —

реже,

          ровнее,

                        твёрже дыша,

с трудом

                 отрывая

                                 тело-тяжесть,

с площади

                    вниз

                             вбиваем шаг.

Каждое знамя

                           твёрдыми руками

вновь

           над головою

                                   взвито ввысь.

Топота потоп,

                           сила кругами,

ширясь,

                расходится

                                     миру в мысль.

Общая мысль

                          воедино созвеньена

рабочих,

                 крестьян

                                  и солдат-рубак:

– Трудно

                   будет

                             республике без Ленина.

Надо заменить его —

                                        кем?

                                                 И как?

Довольно

                  валяться

                                  на перине, клоповой!

Товарищ секретарь!

                                      НА тебе —

                                                           вот —

просим приписать

                                    к ячейке еркаповой

сразу,

          коллективно,

                                    весь завод… —

Смотрят

                 буржуи,

                                глазки раскоряча,

дрожат

              от топота крепких ног.

Четыреста тысяч

                                 от станка

                                                   горячих —

Ленину

               первый

                              партийный венок.

– Товарищ секретарь,

                                          бери ручку…

Говорят – заменим…

                                         Надо, мол…

Я уже стар —

                         берите внучика,

не отстаёт —

                        подай комсомол. —

Подшефный флот,

                                    подымай якоря,

в море

             пора

                      подводным кротам.

«По морям,

                      по морям,

нынче здесь,

                        завтра там».

Выше, солнце!

                            Будешь свидетель —

скорей

             разглаживай траур утра.

В ногу

             взрослым

                                вступают дети —

тра́-та-та-та́-та

                 та́-та-та-та́.

«Раз,

         два,

                три!

Пионеры мы.

Мы фашистов не боимся,

                                                 пойдём на штыки».

Напрасно

                   кулак Европы задран.

Кроем их грохотом.

                                     Назад!

                                                 Не сметь!

Стала

           величайшим

                                  коммунистом-организатором

даже

         сама

                  Ильичёва смерть.

Уже

        над трубами

                               чудовищной рощи,

руки

         миллионов

                              сложив в древко,

красным знаменем

                                    Красная площадь

вверх

          вздымается

                                страшным рывком.

С этого знамени,

                                 с каждой складки

снова

           живой

                        взывает Ленин:

– Пролетарии,

                             стройтесь

                                                к последней схватке!

Рабы,

          разгибайте

                              спины и колени!

Армия пролетариев

                                      встань стройна!

Да здравствует революция,

                                                   радостная и скорая!

Это —

            единственная

                                       великая война

из всех,

              какие знала история.

[1924]

Про это

Про что – про это?

В этой теме,

                       и личной

                                         и мелкой,

перепетой не раз

                                и не пять,

я кружил поэтической белкой

и хочу кружиться опять.

Эта тема

                сейчас

                            и молитвой у Будды

и у негра вострит на хозяев нож.

Если Марс,

                      и на нём хоть один сердцелюдый,

то и он

              сейчас

                           скрипит

                                           про то ж.

Эта тема придёт,

                               калеку за локти

подтолкнёт к бумаге,

                                        прикажет:

– Скреби! —

И калека

                  с бумаги

                                  срывается в клёкоте,

только строчками в солнце песня рябит.

Эта тема придёт,

                               позвони́тся с кухни,

повернётся,

                      сгинет шапчонкой гриба,

и гигант

               постоит секунду

                                              и рухнет,

под записочной рябью себя погребя.

Эта тема придёт,

                               прикажет:

– Истина! —

Эта тема придёт,

                               велит:

– Красота! —

И пускай

                 перекладиной кисти раскистены —

только вальс под нос мурлычешь с креста.

Эта тема азбуку тронет разбегом —

уж на что б, казалось, книга ясна! —

и становится

– А —

                                     недоступней Казбека.

Замутит,

                оттянет от хлеба и сна.

Эта тема придёт,

                               вовек не износится,

только скажет:

– Отныне гляди на меня! —

И глядишь на неё,

                                   и идёшь знаменосцем,

красношёлкий огонь над землёй знаменя.

Это хитрая тема!

                               Нырнёт под события,

в тайниках инстинктов готовясь к прыжку,

и как будто ярясь

– посмели забыть её! —

затрясёт;

                 посыпятся души из шкур.

Эта тема ко мне заявилась гневная,

приказала:

– Подать

                                       дней удила! —

Посмотрела, скривясь, в моё ежедневное

и грозой раскидала людей и дела.

Эта тема пришла,

                                 остальные оттёрла

и одна

             безраздельно стала близка.

Эта тема ножом подступила к горлу.

Молотобоец!

                         От сердца к вискам.

Эта тема день истемнила, в темень

колотись – велела – строчками лбов.

Имя

         этой

                  теме:

. . . !

I Баллада Редингской тюрьмы

Стоял – вспоминаю.

Был этот блеск.

И это

тогда

называлось Невою.

Маяковский, «Человек». (13 лет работы, т. 2, стр. 77)

О балладе и о балладах

Немолод очень лад баллад,

но если слова болят

и слова говорят про то, что болят,

молодеет и лад баллад.

Лубянский проезд.

                                    Водопьяный.

                                                             Вид

вот.

       Вот

              фон.

В постели она.

                           Она лежит.

Он.

       На столе телефон.

«Он» и «она» баллада моя.

Не страшно нов я.

Страшно то,

                        что «он» – это я,

и то, что «она» —

                                 моя.

При чём тюрьма?

                                 Рождество.

                                                      Кутерьма.

Без решёток окошки домика!

Это вас не касается.

                                      Говорю – тюрьма.

Стол.

          На столе соломинка.

По кабелю пущен номер

Тронул еле – волдырь на теле.

Трубку из рук вон.

Из фабричной марки —

две стрелки яркие

омолниили телефон.

Соседняя комната.

                                    Из соседней

                                                            сонно:

– Когда это?

                         Откуда это живой поросёнок? —

Звонок от ожогов уже визжит,

добела раскалён аппарат.

Больна она!

                       Она лежит!

Беги!

          Скорей!

                         Пора!

Мясом дымясь, сжимаю жжение.

Моментально молния телом забегала.

Стиснул миллион вольт напряжения.

Ткнулся губой в телефонное пекло.

Дыры

           сверля

                        в доме,

взмыв

            Мясницкую

                                   пашней,

рвя

       кабель,

                     номер

пулей

           летел

                     барышне.

Смотрел осовело барышнин глаз —

под праздник работай за двух.

Красная лампа опять зажглась.