Во власти Деспота

– Мне не сказали вовремя. Утаили. Лишили меня возможности наблюдать за тем, как растёт мой ребёнок. Но у тебя, Мариб, эта возможность есть. Нужно быть очень глупым человеком, чтобы ею не воспользоваться.

– Хочешь подтолкнуть меня? Только к чему – не пойму.

– Лично я хочу, чтобы тебя в ее жизни не было. Ей не нужен такой, как ты. Я бы хотел, чтобы она встретила другого мужчину. С другим характером и другим прошлым. Другим опытом, возрастом и жизнью. Но выбирать не мне. Как ты решишь, так и будет. Она не знает, что я здесь. И я не скажу ей.

– Мне этот ребёнок не нужен, – чеканю каждый слог в отдельности, понимая, что сдерживаюсь из последних сил, чтобы не разбить первое, что под руку попадётся. Думать о ней спокойно не получается. Она – единственная женщина, рядом с которой я впервые задумался, что дети – это, возможно, не так уж и плохо.

– Рад слышать, – продолжает Коваль. – Тогда никаких претензий от тебя в дальнейшем принято не будет.

– Две минуты заканчиваются.

– Значит, я поспешу оставить тебя в одиночестве. И поеду к семье.

Последнее слово полосует до крови. Мира – это его семья. Его. Не моя.

Уже в дверях он оборачивается и словно между делом бросает через плечо:

– Ну и надеюсь, ты и дальше не отклонишься от курса и продолжишь держаться в стороне. У Миры и так слишком сильное потрясение и очень плохое самочувствие. Не хочу, чтобы ты стал причиной выкидыша.

Выкидыша?!

«Моей звёздочке плохо?» – проскальзывает неуместная мысль.

В груди печёт, и она с треском раскалывается на две половины. Я пытаюсь поправить внутреннюю оборону. Пытаюсь, но… остается лишь сокрушительное поражение.

И насколько у неё плохое самочувствие? Есть реальная опасность?! Вот дерьмо!

Да чтоб их всех, а!

Прикусываю язык, сжимая ладони в кулаки. Но Коваль как будто знает, чем меня можно ударить. И это сильнее любого физического воздействия.

– Мариб, если она потеряет ребёнка, то это ее убьёт.

– Она в больнице? – вырывается помимо воли.

– Нет. Она дома, но… – он стоит вполоборота в дверном проеме. Из зала доносятся звуки музыки, и насрать, что нас может услышать персонал. – Да, в общем-то, какое тебе дело? Главное, на глаза ей не попадайся. Дочь слишком сильно подкосило, что все ее попытки увидеться и объясниться ты смыл в унитаз.

– РАНЬШЕ ОБЪЯСНЯТЬСЯ НАДО БЫЛО! – несдержанно ору на весь кабинет, отталкиваясь от стола.

Дверь с гулким грохотом закрывается, и Коваль свирепо приближается. Я встаю в стойку: понимаю, что на взводе, понимаю, что сдерживать слепую ярость становится сложнее с каждой секундой.

Но он останавливается в паре шагов от меня и выплёвывает в лицо обвинительное:

– Ты взрослый мужик, Мариб. Ты через такое прошёл, что многим даже и не снилось. Ты своей головой легализовал подпольный бизнес, смыв с рук реки чужой крови. Но когда дело касается ее, здравый смысл тебе отказывает под ноль. Она же просто маленькая девочка. Забитая. Одинокая. И с твоим ребёнком под сердцем. Она с детства привыкла одна стоять против всех и даже против родных! Ее просто использовали, чтобы отвлечь тебя от чего-то важного, иначе ты бы не вышел так легко. А ты вешаешь на неё всех собак, даже не пытаясь копнуть глубже!

Я копаю-таки глубоко. Как могу. Прекрасно все понимая. Но не пояснять же Ковалю.

– При чём здесь это?!

– Да при том. Она тебе ничего не сделала, если уж так подумать. Ни к чему тебя не подталкивала, и она предупредила о том, что знала. Ее обман затянулся только потому, что она боялась за мою жизнь, потому что ей угрожали! Угрожали слабой, ни в чем не повинной девочке! Что она, по-твоему, могла сделать? Она боялась! Боялась, понимаешь? А ты на секунду представь, что она, как ты говоришь, раньше бы объяснилась. Что бы ты сделал?

Я молчу, проглатывая горький ответ. Вышвырнул ее за порог сразу же… в ту же секунду. Даже разбираться бы не стал…

– Молчишь? У тебя на лице написан ответ. Я дочь в обиду не дам. Защитить не смог, но и давить на неё тебе не позволю. Ты гнёшь палку о предательстве. А я все не могу понять твоего истинного к ней отношения. Ты мог хотя бы позволить ей оправдаться и хоть что-то объяснить. Рассказать, как все было, открыться. Ей это было нужно. Она не ела, не пила, только слезы лила, похудела ещё сильнее – смотреть страшно. Пыталась достучаться, приезжала к тебе даже. Но ты просто отвернулся, забаррикадировав все двери, а она стучалась в них без конца, несмотря ни на что, расшибая голову в кровь до последнего! – Коваль несдержанно повышает голос и продолжает. – Не дал ей ни единого шанса облегчить душу!

– Я не священник. Представь себе.

Рявкаю в ответ, не принимая тот факт, что Мира приезжала. Если бы она приезжала, мне бы сообщили.