Во власти греха

Грир зашипела сквозь зубы. Теплое дыхание защекотало ее ушко, и Севастьян опустил голову ниже. Приоткрытыми губами он легко скользнул к шее и прижался к нежной коже. Грир невольно застонала. 

Что же вы делаете? 

Вопрос сам собой возник в мыслях, но вслух произнести его она не могла. Не решалась на такой риск. 

Она предпочла бы, чтобы он по-прежнему прижимался ртом к ее уху. Так гораздо лучше, чем чувственные прикосновения, последовавшие дальше. По коже побежали мурашки, напоминая, как беззащитна Грир перед красивым мужчиной. В этом красавце сочетались все качества, которые она так ненавидела. Из-за высокого происхождения принц относился к ней лишь с презрением. Но здесь и сейчас Грир упивалась чувственным натиском, словно Сев и не говорил о ней ничего унизительного. Следовательно, возникает закономерный вопрос: зачем же он тогда дразнит ее этой соблазнительной лаской? 

Строго говоря, принц ее не целовал. Даже не предпринимал ничего более смелого. Тем не менее, негодование от того, что мягкие губы касались ее шеи, ни капельки не уменьшилось. И никак не удавалось унять дрожь. Но когда Грир почувствовала, как он легко, возбуждающе проводит зубами по ее коже, то отдернула голову и взглянула на затененное лицо Севастьяна. Единственное, что она смогла различить во мраке – мерцающие в темноте глаза, но Грир не сумела ничего прочесть в их непостижимых глубинах. И что важнее всего, у нее не получилось определить по взгляду Сева, о чем он думает. 

Она дрожала в его руках как листочек, из последних сил цеплявшийся за веточку в шторм. Если бы Севастьян не держал ее, то Грир упала бы в обморок. Что с ней произошло? Вот так одиночество действует на женщину? Губит ее? Ломает? Заставляет отдаться первому же мужчине, который… Нет. 

Грир мысленно дала себе подзатыльник. Наследный принц Малдании вовсе не обычный мужчина. Он отличался от всех. Даже разговаривал не так, как остальные, а будто завораживал своим мелодичным голосом. К сожалению, она не могла не откликнуться на него. Печально, зато правда. Потому нельзя позволить себе забыть, что он высокомерный сноб, который считает себя лучше ее. 

Принц снова коснулся Грир. Пальцы ласково дотронулись щеки, и по ее телу пошла мелкая дрожь. 

Горячее дыхание Сева донесло до Грир запах бренди, и по тому, что он выдохнул прямо ей в губы, она поняла, что он передвинулся. У нее внезапно пересохло во рту, но она осталась неподвижной, словно камень. Не хотела шевелиться и случайно задеть теплое тело принца. Он мог бы подумать, что ей нарочно хотелось прикоснуться к нему. Что ей нравятся эти ласки. Нравится Севастьян. 

Недопустимо! У нее все-таки есть гордость! 

После того, как презрительно он отзывался о ней, принимать его нежности было бы просто… жалко. Не говоря уже о том, что это совсем неуместно. Не то, чтобы ее так уж волновало его мнение, но Грир не хотела, чтобы принц думал, что она, словно похотливая кошка, отчаянно нуждается в его внимании. 

Грир и раньше целовали мужчины. Разумеется, целовали. Но она не собиралась сближаться с таким хамом, как этот, принц он или нет. Независимо от того, как он влиял на нее, как она дрожала от его прикосновений в тесноте шкафа, он вызвал воспоминания о тех случаях, которые ей лучше бы забыть. Она ведь крепкий орешек и научилась сопротивляться подобным нахалам. 

Тем не менее... если бы Севастьян сейчас решил ее поцеловать, то она не сумела бы воспротивиться. В этом темном убежище ей отчетливо вспомнилась грусть, волнение, вера в то, что она стоила того, чтобы мужчина закрыл глаза на обстоятельства ее рождения. 

Грир тосковала по этим чувствам, даже если они были ложными. Желание, печаль и перенесенная боль позволили ей поверить в сказки. Что она встретит какого-нибудь провинциального джентльмена с домом в деревне, где не будет недоброжелателей. Только мир, гармония и респектабельность. Большего и не нужно. Лишь бы никто никогда не причинил ей боль снова. 

Сейчас Грир сидела неподвижно, словно холодная и бесчувственная статуя. Но только внешне. Внутри у нее все трепетало, когда Севастьян вслепую касался ее лица, каждой черточки. Округлой щечки, подбородка – она всегда считала, что тот слишком квадратный. И рот чересчур полный, особенно нижняя губа. 

Сев шевельнулся, наклоняясь все ниже и ниже. Когда он едва заметно задел уголок рта Грир, она поняла, что принц совсем близко к ее губам, легко касается лица, играет, исследует. В плену темноты с трудом верилось, что принц способен на такое нежное обращение. Что это тот самый строгий, хладнокровный грубиян тянется к ней, желая коснуться. 

Больше не в силах противиться соблазну, Грир подняла лицо. Предательская тоска переполняла ее. Вот оно. Разрешение на поцелуй. Только поцелуя не последовало. 

– Они ушли, – тихо и невозмутимо произнес Севастьян бесстрастным тоном, будто речь шла о погоде. Дыхание мягко скользнуло по коже Грир .