Во власти речных ведьм

Девочка подошла. Из кармана вытащила белый речной песок. На ладони он у неё слоем лежал. Шептала она, словно вода в ручейке зажурчала. И начала стекать вначале по каплям, а потом и струйками чистая, с запахом талого снега, чистая– пречистая вода. Из земли на глазах из Тула зелень взошла, колосьями налилась. Тул звенел, золотые колосья тучнели. Тяжелые зерна сыпались из них в открытый мешок, что держали дрожащие руки крестьянина. Наполнился его мешок доверху. А Ефирта говорит:

– Возьми и эту землю. В центре поля ее рассыплешь. Сеять начнешь только на следующий день. Ветер должен ее по полю разметать. В мешке будет столько зерен, чтобы засеять всю твою землю, не сомневайся. От каждого урожая в течение трех лет по мешку пшеницы оставляй. Пусть хранятся они у тебя четыре года, потом и их засеешь. Так пшеница у тебя больше не выродится. – За ворожбу мужик отдал Ефирте крынку молока, кусок сыра и вышитое полотенце. Она поклонилась ему, поблагодарила. Не успел уйти крестьянин, а улыбку с губ матери сорвал взгляд Верфавии. В нем горела жгучая зависть.

– А ты огненных мотыльков снимать не умеешь! – крикнула она Ярече. – Правда, мамочка?

Верфавия ухватила тяжелый Тул со стола. Двумя руками. Но он был слишком тяжел для девочки. Ефирта поспешила на помощь дочери, взяв блюдо с другой стороны.

– Ты будешь меня учить? – мило, невинно спросила чертовка.

– Конечно, Верфавия, если не будешь баловаться.

Сказала и осеклась. Тул наполнялся зеленой жидкостью. Ефирта, извиняясь, посмотрела на Яречу. Та не поняла почему. А мать, глядя в зеленую рябь на поверхности Тула, состарилась и поседела.

– До сих пор не знаю, случайно так получилось или нет. Но на Туле я дала слово обучать только Верфавию, у Яречи не осталось шансов стать моей ученицей. Зная нрав Верфавии, я поняла, что подставила Яречу под удар. Вот почему пришлось отдать бедненькую на воспитание в другую семью. Тул предупредил, не было другого выхода. Увиденное так напугало меня, что я потеряла молодость. Это случается с ворожеями от безысходности. Последнее видение в Оке Тула было туманным. Мне велели состричь прядь волос с Верфавии, пока она спала. Спрятать их в надежном месте. А когда Верфавия «случайно» найдет, сказать, что это с Яречи – на память. Тул, не объясняя, пропел, что так спасу я невинность души моей маленькой Верфавии. И верну украденное счастье Ярече.

Ефирта замолчала, а потом что-то забубнила, запричитала, глядя в Гулы. Гундосо – слов не разобрать. Это меня насторожило, но будто пелена в голове появилась, на своем беспокойстве сосредоточиться не дала. Ведьмины проделки!

Ветер ворвался в дом через печную трубу. Вихрем заметался по комнате. Завыл:

– Великосветная княгиня на Седмицу гадать приехала, от неё дохлу рыбу получила. К Кривошеевым привела ее молва. Матери не было, дочь княгиню приняла.

Дрогнула поверхность зеленой ряби каменной чаши, и мы видим… Девочка, лет десяти – подросшая Верфавия. Встречает у дома богатую карету. На козлах кучер, в карете еще какой-то мужчина. Манерная светская дама, узнав, что старших нет, велит кучеру трогать. Но поднятый хлыст замирает над лошадьми. Девочка уверенно говорит:

– Ведомо, зачем приехали, ваша светлость. Знаю, как дочку вашу вылечить и как устроить, чтоб молва людская о ней навсегда уснула.

Дама объяснить ничего не успела, а Верфавия все знала заранее.

– Охушки-вздохушки, она частенько Тул без спроса брала. Сама без меня ворожила, – завздыхала Ефирта.

А ветер кружит над нами, дальше рассказывает:

– Велела портрет с себя списать девочка-ворожея. Куклу смастерить с лица похожую. Только глаза вставить карие из дорогих каменьев. Прядь волос, что дала, вплести кукле в волосы. Платье сшить из атласа, на котором голова больной трое суток почивала. В назначенный час велела куклу доставить непременно лично матерью. Чтоб обряд совершить безотлагательно. Да отца девочки с собой привезть.

Дальше Гулы показали ворожбу Верфавии. На черных свечах! У Ефирты рот не закрывался от негодующих причитаний. Глаза она вытаращила, сама такой ворожбе не была обучена. Лунной, темной!

– Да как же дочь моя теней не убоялась вызывать! – А нам объяснила. – В ночи, особенно в полнолуние, набирают силу и выползают из всяких смрадных мест духи-тени темные. Это и души неуспокоенные убийц, и самоубийц, мертвое лютое зверье, страхи и грехи людские, обрядшие силу, притянутые нечистой землей.

Мы видели, как Верфавия достала из шкатулки длинную медную иглу. Сантиметров пятнадцать, не меньше. Вот только ушка у неё не было. Не для шитья она предназначалась. Набалдашник был каменный, на вытянутое яйцо похожий.

– Что за диковина? – охнула Ефирта. – Не помню такой.