Во времена перемен

Тенденция уважения личности в школе сохранялась по инерции довольно долго. Результат можно было наглядно оценить через много лет. Меня попросили провести беседу со старшими классами по профориентации, причем это была инициатива снизу, а не по приказу для галочки, как сейчас. Я подумала и вспомнила, как после одного заседания ученого совета ЦНИЛ института председатель, профессор Мария Филипповна Болотова, попросила несколько человек остаться. Мы вошли в кабинет, и я посчитала: все четыре профессора – из нашей школы (Е.Ю. Симановская, Р.Н. Хохлова, М.Ф. Болотова и ваша покорная слуга). По этому образу и подобию я собрала десант из выпускников нашей школы, и мы «выбросились» в составе Евгении Юдовны Симановской, Юрия Юрьевича Соколова, Анатолия Владимировича Касатова под моим предводительством. Е.Ю. закончила школу, тогда еще семилетку, в 1930 г., после окончания стоматинститута прошла всю войну. Ей было уже под девяносто (работала до 91 года). К этому времени она трудилась на кафедре хирургической стоматологии в качестве профессора. Юра Соколов, комсорг школы и золотой медалист, был уже кандидатом меднаук и готовил докторскую (теперь он завкафедрой в Москве). Толик Касатов, тоже золотой медалист, кандидат наук, главный хирург области (недавно назначен главным врачом Краевой больницы). Я представила коллег и попросила их рассказать о специальности. Это было замечательно. Все трое – яркие личности, состоявшиеся в работе, фонтанирующие идеями и умеющие их показать. Учащиеся слушали хорошо, несмотря на то, что их на это мероприятие загнали, а вот учителя наше появление в основном проигнорировали, а могли бы школой и погордиться! А жаль! О них там тоже было немало сказано. И я испытала гордость за нашу школу, которая воспитала не одно поколение достойных людей.

В первые дни занятий в 10м классе мы с восторгом слушали рассказы И.Г. о поездке в Австрию, где служил ее второй муж. Она побывала в интересных местах, а мы внимали, раскрыв рты – заграница, да еще капиталистическая – такое тогда и вообразить себе было невозможно. По всей вероятности, она могла бы вернуться в Ленинград, но задержалась еще на год и выпустила нас. Мы до сих пор льстим себя предположением, что она сделала это ради наших персон. Просто очень это в ее подходы вписывается, и очень хочется так думать, даже если мы и неправы.

После ее отъезда мы очень сочувствовали девочкам, учившимся после нас. Они остались на какое-то время без преподавателя, и Мила даже вела несколько уроков в своем классе по конспектам И.Г. Позже в школу пришла Тамара Абрамовна Рубинште      йн, тоже выдающийся словесник, но это было уже без нас.

Общение с И.Г. школой для меня не закончилось. Когда мы уже учились в институте, она приехала из Ленинграда в гости к старшим сестрам. Меня пригласили на обед. Сказать, что я очень смущалась в доме у настоящей интеллигенции – ничего не сказать. Дети военного времени и потомки малограмотных предков, мы не умели вести себя за столом, пользоваться посудой и приборами, вести цивилизованный разговор. Когда меня спросили, как я нашла их знакомого, оперированного у нас в клинике, мне пришло в голову объяснять, как именно я его искала, и только память о прочитанных хороших книжках подсказала, что меня спрашивают о его состоянии. На следующий день мы с И.Г. отправились погулять по городу. Тогда только начали застраивать Комсомольский проспект, причем делали это с двух сторон, от завода и от Камы. Посредине еще гуляли коровы, а Комсомольская площадь и первые дома уже были готовы. В начале «тихого Комсомольского» стояла «башня смерти» (Управление МВД). И.Г. спросила, что это за здание, и услышав ответ, громко плюнула в его строну и сказала:

– Идем отсюда! Не уважаю!

Я, чего греха таить, испугалась. А она, прибавив еще какие-то бранные эпитеты, пошагала прочь, я – за ней. Смысл этого эпизода для меня прояснился позже, когда я узнала некоторые подробности ее ареста.

После 4го курса летом я навестила И.Г. в Ленинграде на Большом проспекте Петроградской стороны, где жили ее муж и его сестра. Е.Г. тоже была с ними. На ней была широкополая шляпа, сдвинутая на один бок. Когда она сняла шляпу, я обомлела. На виске была огромная кровоточащая опухоль, которая обезображивала симпатичное лицо. Е.Г. сообщила, что опухоль доброкачественная, только выросла на неудобном месте. Мне ничего объяснять уже не надо было. Про смешанные опухоли мы проходили. Она и свела Е.Г. года через два в могилу. В тот приезд И.Г. показала мне альбом, где были фотографии ее учеников, в том числе и наши, и под каждой были подписи – цитаты из классической литературы. Кстати, наши работы она тоже хранила.