Во времена перемен

Я назвалась и объяснила, зачем пришла. Он позвал профессора Чайку, патолога, и поручил ей прочесть работу и дать отзыв. За этим отзывом я ходила 8 месяцев и ничего не получила. Потом он оказался вообще не нужен. Работу я подала в медицинский институт. Профессор Сиповский, главный патологоанатом Ленинграда, отдал ее своему только что защитившему кандидатскую диссертацию ученику из военных врачей. Очевидно, он очень тому обрадовался и сочинил его в наступательном стиле. Я его храню до сих пор. Прав был С.Ю. насчет научных кругов Ленинграда и Института Поленова. Работу он повелел забрать и передал ее в Свердловский мединститут. Дело в том, что именно в этот момент вышло постановление, запрещавшее защищаться там, где диссертация была выполнена. Этот запрет просуществовал всего полгода, но мне, как всегда, повезло. Это была еще одна кочка, за которую предстояло запнуться.

Прошла зима. Мы сняли на лето снова ту же веранду, заплатили задаток. Семен Юлианович сообщил мне, что уходит на пенсию Нина Васильевна Белецкая. Освобождается ассистентское место. Другого случая может не быть. Мне надо было ехать в Свердловск по делам защиты проездом через Пермь. Я оставила заявление о допущении меня к конкурсу. Все документы сделали без меня, провели через совет, и по телефону Женя, сын С.Ю., поздравил меня с положительным решением. В это же время, без меня напечатали и разослали автореферат. Ребята, вас уже никого нет, но я всю жизнь помню все добро и помощь, которые я получила в родной клинике!

По дороге на защиту у меня появилась еще одна очередная заморочка. Надо было возвращать утраченную при отъезде квартиру в Перми. Управдом ее кому-то уже пообещал, думаю, небескорыстно. Эпопея была очень неприятная, но и тут мир оказался не без добрых людей. Устроив маму с сыном на лето в Ошмаш, я отправилась на защиту.

Ехала я одна. Мест в гостинице, как всегда, не оказалось. Устроила меня у себя в комнате комендантша общежития. Положив чемодан, я отправилась на кафедру патанатомии к оппоненту. Профессор встретил меня приветливо, положительно отозвался о работе, и я пошла в клинику нейрохирургии которой руководил профессор Шефер. Позвонив из вестибюля и представившись, я услышала приветливый женский голос:

– Людмила Федоровна! Поднимайтесь на второй этаж. Мы вас покормим колбасой.

Опять упомянем об историческом моменте – в нашем регионе в 1962 году был тотальный дефицит, а в Российской федерации – период, обозначенный как «русское чудо», когда даже за исчезающим хлебом появились громадные очереди. И дефицитным продуктом меня собирались кормить неведомые мне доброхоты. Я поднялась в ординаторскую, где меня встретила Руфина Григорьевна Образцова. Всю жизнь с благодарностью помню эту замечательную женщину, которая обогрела меня и не дала умереть со страху в чужом и неприветливом городе. Напоив меня чаем, она отдала мне мой опус с ее закладками на местах опечаток. Показала отзыв профессора Шефера. Спросила, была ли я у второго оппонента, и, услышав утвердительный ответ, задала второй вопрос:

– Скажите, а он обещал вам сказать на защите то же, что он написал в рецензии?

Я изумилась – а разве так может быть? Оказалось, что у этого товарища может. Р.Г. успокаивала меня, а в моей душе шевелился червяк сомнения.

Показав мне клинику, Р.Г. отвела меня к себе домой, познакомила с очень симпатичной дочкой лет 6ти, и мы отправились гулять по городу. Показали мне и целый тогда Ипатьевский дом. Видя мое тревожное состояние, моя опекунша оставила меня ночевать. Наутро мы отправились на ученый совет. Защиты тогда были на совете института, куда входили, помимо профессоров всех кафедр, зам ректора по АХЧ, зав. библиотекой, и т.п. Первой защищалась Нина Михайловна Авдеева (Никитина), педиатр и моя соседка по пермскому двору. В совете упустили новшество – забыли о внешнем отзыве. Его, наконец, получили из Томска по почте за два часа до начала совета, и он оказался отрицательным. Надо было спасать лицо. Собрали неофициальных оппонентов, они дали положительные отзывы. Проголосовали «за».

Меня выслушали в полном молчании. Не задали ни одного вопроса. Не было ни одного высказывания. Накидали 8 черных шаров. Работа прошла впритирку. А у меня навсегда осталась глубокая неприязнь к институту, а заодно, и к городу. Профессор А.К.Сангайло, который у нас когда-то читал фармакологию, а на этот раз был проректором по науке в Свердловском мединституте и вел совет, резюмировал:

– Случай, когда голосует желчный пузырь.

Было обидно, что в мою сторону просто плюнули, притом, после Питера повторно. Никто не дал себе перед этим труда посмотреть, обругать, сказать, почему это плохо. Руфина Григорьевна утешала меня. Я дала такую телеграмму Семену Юлиановичу, что он меня предупредил, чтобы я ему подобных телеграмм больше никогда не посылала. Профессор Шефер обругал потом совет за немотивированные решения. Осадка от защиты это все равно не изменило.