Во времена Саксонцев

Так было в действительности, этот навязчивый гость звался Уршулкой Любомирской, великой коронной подкомориной. Её отец, который забрёл сюда из Франции, по-видимому, с Марией Людвикой, звался Боккон, женился он в Польше, имя несколько ополячил и красивая Уршулка едва десяти с небольшим лет, хоть не имеющая большого приданого и семьи вовсе не выдающейся, сумела опутать молодого сына гетмана.

Страстно в неё влюблённый Ежи Доминик Любомирский, несмотря на сопротивление семьи, повёл её недавно к алтарю, но супруги коронные подкомории, как разглашали, не очень были счастливы. Она обвиняла мужа в гордости, зависти, чудачестве, тирании, он её – в кокетстве и легкомыслии.

Красивая Уршулка смеялась над мужем, он гневался на неё. По целым месяцам не говорили друг с другом, он хотел уехать в деревню и жить где-нибудь в пустоши, за светом, она в свете, жизни, движении, весёлости и молодёжи около себя нуждалась.

Мирили их утром, а вечером уже снова расходились. Надо, однако же, добавить, что когда прекрасной Уршулке было нужно разгневанного мужа притянуть и примирить, умела это сделать без чьей-либо помощи. Лежал у её ног, прося прощения. Что же потом, когда скоро ветреница со смехом убегала и кокетством своим приводила его в отчаяние?

Витке, начав прощаться, собирался уже уйти, когда Любомирская его задержала.

– Подождите, – воскликнула она, приближаясь и по привычке кокетничая с ним, – подождите. Ведь вы прибыли из Кракова! Знаете короля? Видели его? Говорите! Мы чрезвычайно любопытны до нашего молодого пана… я уже туда собиралась на коронацию, но этот невыносимый муж отвезти меня не хотел.

Не зная, как ответить на это доверчивое и навязчивое щебетание, Витке стоял, всматриваясь в красивую пани, только головой дал знак, что готов был поддаться расспросам.

Подкоморина, поправляя локоны причёски, окружающей её очаровательное личико, продолжала дальше:

– Говорят нам и портреты показывают, что король молодой и очень, очень красивый, но эти портреты так лгут… что элегантно одевается, что с женщинами вежлив… Правда это?

Витке невольно улыбнулся.

– Всё то, что говорят о короле, – сказал он уже совсем очарованный, – не достаточно… Портреты делают его гораздо старше, чем он есть, а что до дам, аж до избытка им послушен.

Топая ножкой, Любомирская прервала его:

– Как вы смеете говорить, что можно быть слишком для нас послушным. Но мы созданы на то, чтобы нас слушали, по крайней мере, пока мы красивые. А так как наше очарование быстро отцветает, за это нам также больше надлежит. Но, – прибавила она, переворачивая разговор, – но скажи мне, пан, открыто: много король имеет сейчас любовниц?

Смелость этого вопроса смешала Витке, который зарумянился и опустил глаза.

– Я, – сказал он, удручённый, – ни о каких не знаю.

– А! Что же это? – рассмеялась подкоморина. – Принадлежите ко двору, имеете связи на нём и ничего не знаете? Это очень красивая дискреция, но будьте искренним, я вас не выдам. Ведь графиня Эстер прибыла с ним в Краков, поэтому, наверное, заберёт её с собой в Варшаву, раз сюда едет.

Купец, которому задали этот вопрос, должен был подумать минуту, что ему ответить. Не хотел выдавать короля, а трудно было противостоять этой инквизиторше, которая глазами добывала тайны из самых скрытых тайников души.

– О графине Эстер, – сказал он наконец, видя, что и Товианская прислушивается и, кажется, была рада этому допросу, – я не слышал в Кракове. Быть может, что её любопытство на коронацию привело… я её не видел…

Любомирская подступила ещё на шаг, как бы хотела этим сближением произвести ещё более сильное впечатление на него. Она понизила голос, делая его сладким и ласковым.

– Скажи, пан, правду, ты всё знаешь, – шептала она, – ведь это не первая любовь короля? Он очень к ней привязан? А она кокетка?

Слышно было, как она стучала по полу маленькими ножками, а маленькие ручки, покрытые кольцами, рвали, поправляя, кружева одежды. Витке, хоть не мог сопротивляться её красоте, не знал вполне, что ему говорить.

– Верьте мне, пани, что я не так хорошо осведомлён об этих делах частной жизни короля, чтобы мог о них говорить с уверенностью. Король женат…

– А! – рассмеялась громко Любомирская. – Все знают, что он очень уважает жену, но её не любит. Впрочем, он теперь католик, а она протестантка, поэтому уже через это супружество разорвано, и мы королевы иметь не будем.

И, разражаясь дивным, страстным смехом, она прибавила:

– Он должен выбрать здесь себе временную королеву!

Мы Эстер не хотим! Эстер! Эстер! Это как-то звучит, как бы была евреечкой…

– Естер – граф, – поправил Витке, – а она из дома графини Ламберг.

Подкоморина сделала гримасу и губки её презрительно поднялись.

– Но как же? – настаивала она. – Очень её любит? Говори, пан…

– Я никогда в жизни не видел графини Эстер, – сказал, задерживаясь, Витке. – Она особенно не показывается в Дрездене, а отсюда вывожу, что о том больше говорят, чем стоит.

Любомирская слушала.

– Он себе тут должен выбрать временную королеву, – шепнула она, и живо вставила: – Что же стало с прекрасной Авророй?