Вода в озере никогда не бывает сладкой

Я иду следом за Андреа, его друзья расположились за столиками возле танцпола, музыка гремит, создавая ощущение какофонии: популярные мелодии из восьмидесятых и девяностых смешиваются в неумелых ремиксах и спорят друг с другом, диджеи орут в микрофон, нелепо пытаясь расшевелить публику, – у них явно недостает воображения и таланта, и хотя они играют в разных кафе, ставят всегда одни и те же песни, месяцами, месяцами, годами, столетиями, и эти звуки как будто определяют нашу жизнь, они – своего рода провинциальный саундтрек.

Я здороваюсь с теми, кого знаю, жду, пока Андреа принесет мне выпить, я заказала клубничную «Кайпироску», он – «Голубого ангела», вокруг нас водоворот лиц, жители всех возможных окрестностей озера, они собираются здесь каждый вечер, так как выбирать особо не из чего, клубы даже не стараются быть лучше конкурентов, их всего три: в первом отдыхают по четвергам, во втором – по пятницам, в третьем – по субботам. Мы, люди, крутимся вокруг них, как спутники, они же неподвижны, как планеты или сама Вселенная.

Ирис видит меня в толпе, подходит, обнимает – она удивлена, как так, я все-таки решила выбраться, спрашивает, почему я ей не сказала, что приду, ведь можно было бы пойти вместе, у меня вид окуня, попавшегося на крючок, на ногах сланцы, на лбу отпечатались формулы, синус, косинус, тангенс; у Ирис пушистые ресницы, обильно накрашенные тушью, на губах красная помада, которая ей идет, она надела платье короче обычного, смотрю и опознаю в нем платье Агаты. А вот и она, подруги похожи как две капли воды – одежда, одинаковый макияж, – лишь немного различаются оттенками и парой деталей, аксессуаров. Как будто их отлили по одной форме, сделали на серийном производстве, как вещицы, которые продают на рынках и в супермаркетах в ярких коробках с выпуклыми буквами.

Я отвечаю, что мы решили рвануть в последний момент, Андреа хотел хотя бы ненадолго отвлечь меня от учебы, они говорят – это так мило с его стороны, а еще – мне идут зачесанные наверх волосы. Ирис особенно активно напирает на это – пять минут крутится вокруг меня, расписывает, какая у меня длинная шея, какой аккуратный затылок, так и говорит:

– У тебя красивый затылок!

– Ты сдала реферат в пятницу? – спрашивает Агата, поглаживая пальцами кончики волос; она распрямила их плойкой, и теперь они сияют как золото, как бриллианты.

– Ага, а ты?

– Нет, сдам в понедельник, учительница разрешила.

– А какую тему ты взяла? – встревает Ирис, хотя я никогда не обсуждала с ней свою учебу.

– Амур и Психея – про сам миф, про скульптуры… и еще много всякого, – небрежно бросаю я, не вдаваясь в детали.

Но она продолжает допытываться: на какие книги я ссылалась, какие цитаты приводила, как строила план, как развивала свои мысли, как будто то лето с чтением, Бэтменом и прыжками с мола еще не закончилось. Но это не так: сейчас совсем другое лето, Ирис взирает на меня с высоты блестящих туфель на каблуках, у меня гудит голова от мыслей про Шопенгауэра, Апулея, Канову, от звука, с которым учительница итальянского разгрызает леденцы, о том, что она предложила, – может, мне стоит отправить резюме директору супермаркета, да, оценки у меня, конечно, хорошие, но надо смотреть правде в глаза, зная мою семью, лучше начать работать, да, так будет лучше всего, как можно скорее начать работать, работать, работать.

Возвращается Андреа, здоровается с девочками, я за пару глотков выпиваю свой коктейль, людей становится все больше, Ирис и Агата принимаются танцевать, почти приклеившись друг к другу, обтираются одна об другую, бросают пылкие взгляды на окружающих парней. С тех пор как Агата рассталась с сыном цветочника, они взяли моду ходить парой – намарафетятся, строят глазки, играют с одеждой, – однако не терпят, когда к ним подходят слишком близко, они сами по себе, извиваются в самом центре танцпола, ловят чужие взгляды, точно золотых рыбок, но не отвечают взаимностью на попытки поухаживать за ними.

Я так не умею – ни соблазнять, ни очаровывать, я так и не научилась подавать себя, да и никогда не умела, я смотрю, как подруги танцуют, улыбаются друг другу, пьют, они несколько раз зовут меня присоединиться, будто делают вид, что я одна из них, говорят: ты отлично впишешься, мы тебе рады, – но я читаю в их глазах ложь, ведь для меня нигде и никогда не было места, я никогда никуда не вписываюсь.

Андреа тоже говорит, что мне надо развеяться, иначе зачем мы пришли, он тянет меня за руку, танцует, неумело притопывая ногами и выкидывая их вперед, не попадает в ритм, смеется над собой, кричит: раз даже я решил попробовать, то и тебе тоже нужно.

Чувствую, как на шее затягивается петля: сад, разбитый рядом с клубом, свежий, влажный воздух, что поднимается от озера, шепот мелких волн, когда они разбиваются о берег, – все вызывает у меня ощущение клаустрофобии, словно я заперта в железной банке, где нет ни одного отверстия для дыхания, а сверху давит строительный пресс.