Вода в решете. Апокриф колдуньи

Поэтому я отрицаю во второй, третий и десятый раз, что этот человек, которого вы бесстыдно ставите передо мной, был моим мужем. Я никогда не связывала с ним свое тело, потому что даже в те времена, когда я и правда распоряжалась собой излишне расточительно, я выбирала любовников лучшего порядка, нежели выскабливатель голенищ с потрескавшимися и пропитанными кожевенным жиром руками. Впрочем, я сомневаюсь, что он действительно притащился сюда аж из Сан-Челесты, потому что страна наша из-за мятежа моего брата Вироне и других беспорядков превратилась в бурную реку. К тому же сапожники редко поддаются порывам сердца, и навязчивый избыток чувств они обычно гасят вином, которое успокаивает любые страсти. Простите, но я не верю, что мастер этого достойного ремесла более четырех недель тряс свою задницу по бездорожью просто для того, чтобы воссоединиться со своей старой половинкой, которая не родит ему новых детей вместо тех, кого унесла чума, и так истерзана телом после любезностей, оказанных ей мастером Манко по воле сего трибунала, что не скоро начнет хлопотать вокруг похлебок, копченостей, соленой трески, устриц и паштетов, чтобы наполнить его брюхо. Впрочем, кто бы он ни был, пусть возвращается туда, откуда пришел. Пусть найдет богобоязненную девицу и обрюхатит ее десятком жирных отпрысков, которых он будет по-отечески отчитывать и обзывать бездельниками и мерзавцами, что не могут дождаться его смерти. И конечно, он не погрешит в этих нареканиях против истины, потому что старики, запомните мои слова, старики не должны плодить детей: их жидкое семя неизменно всходит подлостью, трусостью и паскудством, и когда они смотрят потом на сыновей, то видят в них отражение собственных несовершенств и грехов и за это ненавидят их еще больше.

Я ответствую, что милосердие зачастую подобно разукрашенной крышке на бочке, скрывающей зловонное содержимое, и в данном случае так оно и есть. Потому что знайте, что мой брат Вироне скоро сойдет с Ла Вольпе и наверняка не обрадуется, если у ворот родной деревни его встретит голова сестры, нанизанная на какой-то заостренный кол, или ее обгоревшие кости посреди горки пепла. Посему я полагаю, что именно ради умиротворения моего брата Вироне епископ, бедный старый пропойца, решил убрать в тень сей трибунал, который так ужасно подвел в деле о добыче вермилиона. Потому на братьев в сандалиях, магистров сего благородного трибунала, была спущена туча клириков, которые на свежевспаханных бороздах деревни Киноварь клюют моих недавних судей с тем же беспощадным карканьем, с коим они сами недавно толкали в огонь просветленных. Епископ повелел как можно скорее погасить костры и уложить в успокаивающие домашние перины всех тех несчастных старух, которых всего несколько недель назад вы поносили и мучили как заклятых ведьм, еретичек и распутниц, противниц патриарха, епископа и самого герцога. Потому Мафальда и ее кумушки в полной безопасности, конечно, пока они не заговорят о несправедливости, причиненной им этим трибуналом. Правда, мой добрый синьор, вы могли бы немного потрудиться, пока было время, и для вашей же безопасности раздавить им эти высохшие, покрытые старческими бородавками шейки. Погубили вас, однако, монашеская самонадеянность и излишняя совестливость, за что, не смейте сомневаться, постигнет вас неминуемая кара, в то время как все местные ублюдки будут по-прежнему счастливо наслаждаться своей судьбой.

Подтверждаю еще раз, что моими братьями, что было не раз доказано, являются Вироне, внук графа Дезидерио, по воле герцога назначенный недавно правителем этой страны, и Сальво, известный вам под именем инквизитора Рикельмо и отправленный на смерть толпой дряхлых стариков. Не думайте, что я отрекусь от них, и – раз уж появился этот охочий сапожник – вы подготовите меня для него и вычистите после подземелья, как старый медный котел, который оттирают песком и пеплом, пока он не станет гладким и не начнет сиять, как новый. Не дождетесь! Полагаю, наш добрый синьор епископ раздобыл несколько толстых мошон с золотом, чтобы заставить меня замолчать, и множество одиноких монет сменили владельца, чтобы укрепить мое семейное счастье. Я догадываюсь также, что будет делать этот хитрый сапожник – если он действительно сапожник, а не комедиант, бродячий клирик или другой негодяй, нанятый вами ради сей негодной лжи, – когда он станет полноправным владельцем этих драгоценных и блестящих цацек, которые ему так нужны. Ну что ж, добрые синьоры, он уложит меня вместе с нечестивыми дукатами на мула, а потом свернет мне шею в придорожной таверне, едва мы выкатимся за склон Верме.