Водка + мартини

Студия медленно освещается, темные призраки превращаются в шесть человеческих фигур, сидящих на черных стульях за черным столом. Пол тоже черный. И задник черный. Общее впечатление — сверкающие островки света в бесконечной черной пустоте.

— Что-то уж больно темно, по-моему, — ворчит за моей спиной Дэйв Уайт.

— Черный цвет всегда в моде, — афористично откликаюсь я шепотом. А что делать, поздно уже что-либо менять.

Рядом с Дэйвом сидит представительница высшего руководства Би-би-си, похожая на привидение; похоже, ей не хватает свежего воздуха. Эти высшие существа обычно не посещают студийных записей, поэтому ее присутствие здесь может означать одно из двух: либо к нашей передаче у нее личный интерес, либо ей надо убить час перед обедом.

Майлс своим директорским голосом нараспев продолжает:

— Очень хорошо, первая. Спасибо, Найджел. Теперь переходим ко второй. Итак, вторая! Пошла вторая! Музыка тише, тише. Давай, Мэв!

— Добрый вечер! — Мэв делает паузу, будто нерешительно раздумывает, что сказать дальше, а не читает текст с экрана. — Это событие, завершающее нашу жизнь… порой называют последним и самым удивительным приключением…

Для шоу, посвященному смерти, пока все идет довольно весело. У лысого ученого прекрасная мимика и жесты, о смерти он говорит так, что мурашки по коже, сразу чувствуешь, что это действительно Конец, без всяких оговорок, — чего стоят такие страшные фразы, как «ни намека, ни единого факта, доказывающего обратное». Епископ цитирует Набокова: «Жизнь — это удивительное чудо. И я не вижу причины, почему смерть не должна быть чудом еще более удивительным». Правда, он довольно долго мусолит Библию, но тут как раз ничего страшного, мы спокойненько применим, как говорится, наши ножницы — и дело в шляпе. Женщина-психоаналитик поясняет, почему смерть играет в нашей жизни гораздо большую роль, чем мы себе представляем. Она цитирует последние слова Сомерсета Моэма, знатока человеческих душ: «Процесс умирания — скучное, утомительное занятие, и мой вам совет — держитесь от него подальше». Врач трогательно повествует про смертные ложа, у которых он стоял в своей жизни, элегантно скрещивает шпаги с ученым-скептиком и даже ухитряется пошутить: «Я ничего не имею против смерти, — говорит он, — но беда в том, что на следующий день чувствуешь себя таким, черт побери, мертвым». Но Фарли — о, это действительно настоящая звезда. Даже несмотря на то, что вклад его в программу совсем небольшой, постоянный перевод камеры на его великолепно освещенное лицо, известное миллионам как символ чего-то прекрасного, каким-то непонятным образом собирает всю композицию, держит все действо в единстве. А как он закуривает! Простые движения его как бы говорят, мол, какая я, к черту, рок-легенда, я такой же, как все вы, — и при этом его лицо, перед которым вьется дымок сигареты, просто неотразимо. Смотреть хочется только на него и ни на кого больше, и Майлс инстинктивно это чувствует.

— …так что, если рассуждать эмпирически, в прямом смысле, никакой разминки перед смертью быть не может, — говорит ученый. — Поэт, например, может сказать, что человеческая жизнь — это пламя свечи, горящее между двумя бесконечностями небытия. Любая другая точка зрения неприемлема и несостоятельна.

Человек Рассудка доволен собой, он от души пописал на пылающий костер дискуссии. Большое розовое лицо епископа на мониторах выглядит так, будто он потерял всякое желание жить. Врач говорит что-то настолько витиеватое, что получается какая-то подозрительно пошлая двусмысленность. Психоаналитик, не зная, что сказать, изо всех сил кивает в знак согласия.

— Это может показаться странным, — говорит Фарли, — но мой будущий альбом называется «Разминка перед смертью». — Мы с Дэйвом Уайтом обмениваемся быстрыми взглядами. — Большинство художников рано или поздно начинают размышлять на эту тему. Обычно это происходит, когда конец кажется ближе к тебе, чем начало. — Все остальные участники дискуссии уважительно примолкли. — Что касается меня, то это произошло немного раньше, чем я планировал. Мне остался, может быть, год. Самое большее два. Онкология, если присмотреться, — вещь поистине поразительная. После консультаций с лучшими медиками я получил диагноз, который укладывается всего только в одно слово: неоперабелен. — Фарли закуривает еще одну сигарету.

И в кадре, и за кадром все явно потрясены. Представительница высшего руководства Би-би-си — я сразу замечаю это — прекращает баловаться со своим органайзером. Тишину нарушает одинокий голос:

— Вторая, уменьшаем изображение. Третья, держите в кадре лысого мудака. Четвертая — попа крупным планом. О’кей, Найджел, потихоньку, потихоньку наезжаем на Фарли. Черт меня побери!