Водка + мартини

Ему отвечает общий смех, но теперь это скорее смех облегчения. Через какое-то время звучит музыка, начинаются танцы, и уже через полчаса инцидент почти забыт. Если не считать того, что, возвращаясь из туалета, я вижу спрятавшихся в нише Монти и Клайва.

Весь красный от злости, Монти яростно шипит:

— Это касается людей, которые тебе доверяют. Что о нас подумают, если мы даже неспособны организовать обычный показ каких-то там чертовых слайдов?

— Монти, извини, я сам ужасно переживаю, но, честное слово, я понятия не имею, как это случилось, — дрожащим голосом отзывается Клайв.

— Так вот пойди и узнай, выясни, как это все случилось, понял?

Мне кажется, когда я беспечной походкой возвращаюсь в зал, на губах моих играет легкая улыбка. Невозможно поверить, но мне даже немного жаль этого пидора. Может быть, остатки моей злости в конце концов превратились в некое чувство, похожее на снисходительность и прощение. Я беру выпить и иду к танцевальной площадке; я почти счастлив. Передо мной бурное, колышущееся в ритме музыки море пиджаков, обнаженных плеч, блестящих причесок. Голос Эдвина Коллинза уверяет нас, что он «еще не встречал такой девушки, как ты», и блики света, отраженные вращающимся зеркальным шаром под потолком, скачут вместе со скачущей толпой по головам и по спинам, по стенам и по полу. Все колышется, все трясется — все так хотят забыть эти отвратительные, жуткие, навязчивые видения — и меня охватывает состояние, сходное с небольшим откровением. Когда каждый предмет, каждая сценка, на которую падает взгляд, приобретают некое значение и кажутся исполненными глубочайшего смысла, словно внутри у тебя звучит музыка, которая, как и в кино, усиливает важность происходящего. Вон там Стив со своей новой эксцентричной рыжеволосой подружкой; она исступленно танцует, закрыв глаза и подняв обе руки кверху, и волосы ее взметаются над головой; он же с горящей сигаретой в углу рта дергается в каких-то конвульсиях, призванных говорить о его мужественности и вместе с тем благородной сдержанности, с какой он наступает на нее. А там Николь и Дэйв Кливер. По ее длинному стройному телу проходят волны простых гармонических колебаний (вспоминаем школьный курс физики), тогда как он бодро виляет своими слабенькими бедрами, трясет воображаемыми латиноамериканскими маракасами в такт музыке, щелкает пальцами, театрально тычет пальцами в потолок, крутит кулачками один вокруг другого и даже размахивает перед собой из стороны в сторону указательным пальцем — словом, кривляется напропалую, как полное дерьмо. Партнерша его не обращает на это никакого внимания. Ведь сегодня неважно, насколько нелепо он смотрится, потому что сегодня он никакой не Дэйв Кливер, рядовой желтой прессы, а сам Гэри Солтмарш, миллионер интернет-бизнеса. И странное дело, я даже как-то рад за него.

Взглянув поверх голов в сторону бара, я впервые за вечер вижу Ясмин: вот она запрокидывает свое длинное лицо и пускает струю дыма прямо вверх. И кокетничает с Дэвидом Уайтом, который скалит свои выдающиеся зубы в ответ, и смеется, и… я чуть не сказал «острит», но хватит с него и этого. Электра Фукс и Анжелика Даблдей сформировали интригующе-пленительную пару, в которой вес, влияние и авторитет каждой из этих двух телезнаменитостей примерно одинаков. На противоположном краю площадки топчутся Хилари и Ли. Он нелепо и раздражающе помавает руками, изображая что-то вроде джиги, причем с таким видом, будто каждая нота музыки пробирает его до самых печенок и, кажется, сейчас унесет его далеко-далеко… к чертовой матери. Хилари выглядит немного потерянной, и я чувствую минутное желание подойти и предложить ей помощь.

А всего в нескольких шагах, окруженный помощниками и ассистентами, как гусыня своими гусятами, стоит Клайв Уилсон собственной персоной; лицо его непроизвольно дергается, рука лезет в карман пиджака и извлекает на свет — нет, глядя на эту красно-белую маркировку, ошибиться нельзя — пачку «Мальборо». Клайв, который не курит. Который не курил до тех пор, пока я однажды не дал ему закурить по его же просьбе. Я гляжу на него как на нечто совершенно невиданное и небывалое, а он тем временем уверенной рукой протягивает пачку окружающим (рука безукоризненно согнута в локте, кисть работает так, что не придерешься). Вся его банда по очереди сует пальцы в пачку, словно птенчики свои клювики в клюв мамаши. Потом берет сигарету и он. Прикуривает, морщится, затягивается. Я вижу, как Клайв курит. Втягивает дым в легкие и выпускает его обратно. Лицо передергивается после каждой, даже маленькой, затяжки. Я ясно вижу, как ядовитый дым заполняет его легкие, как четыре тысячи отравленных молекул вторгаются в его организм, пронизывая все его омерзительное существо. Он даже как-то постарел за последнее время. Вокруг глаз появилась сетка морщин. Я вдруг сознаю, что до сих пор не простил его. Мне его нисколько не жаль. Я гляжу на обыкновенную сигарету белого цвета, зажатую у него между пальцами, и сердце мое наполняется радостью и весельем.

О счастье! Клайв стал заядлым курильщиком.