Водолаз Его Величества

– Разрешите доложить, господин капитан-лейтенант, – произнес Артем, старясь говорить как можно спокойнее, чтобы не выдать свой гнев. – Для декомпрессии необходимо…

– Заткнись! – оборвал его Герасимов. – Я лучше тебя знаю, что необходимо, а что нет. Начинайте подъем! Бочкаренко здоров как бык, ничего ему не сделается.

Артем шагнул к барану и закрыл его своим телом.

– Этого нельзя делать! Вы убьете Ефима Семеновича.

– Я отстраняю тебя от работ, – холодно произнес Герасимов – Немедленно перейди на баркас!

– Я не дам поднимать Бочкаренко без декомпрессии! – закричал Артем.

– А вот это уже бунт! Ты арестован и будешь отправлен на гауптвахту для расследования происшествия! – вскликнул Герасимов. – Взять его! – скомандовал он матросом.

Втроем они оттащили Артема от лебедки и вытолкнули на баркас.

– Не дури, – негромко сказал один из матросов. – Он тебя запросто под суд подведет. Та еще сука.

Заскрипел барабан, наматывая трос, и спустя десять минут на палубе оказался Бочкаренко. Он стоял неподвижно, дожидаясь, пока матросы снимут с него скафандр. Как только стащили шлем, он заорал:

– Черт побери, вы что, убить меня хотите! С ума посходили!

– Это вы сошли с ума, пропускать время доклада, – холодно ответил Герасимов. – Судя по горлохватству, ничего с вами не произошло. Как я и предполагал.

– Так это ты распорядился! – Бочкаренко сделал шаг к капитан-лейтенанту, но тут ноги его подкосились, и он без сознания рухнул на палубу катера.

– Облейте эту неженку забортной водой, – презрительно бросил Герасимов. – Живо очнется.

Но Бочкаренко не очнулся. Его перевезли на «Ростислав» и оказали первую помощь. Он пришел в себя, успел рассказать, что в кормовой части нет уцелевших, и снова потерял сознание. Его срочно переправили на берег в госпиталь, к концу дня начались судороги, и в одиннадцать часов вечера он скончался в госпитале от вскипания крови.

Артем узнал об этом только спустя двое суток, когда его выдернули из камеры гауптвахты на допрос. С величайшим удивлением он выслушал, что обвиняется в халатных действиях, приведших к гибели старшего водолаза Е. С. Бочкаренко. Все его попытки рассказать следователю, похожему на тонкогубую лягушку в мундире, как было на самом деле, ни к чему не привели.

– Изложите письменно свою версию, – сказал он, – и я подошью ее к делу. Но учтите, – лягушка похлопала морщинистой лапкой по серой картонной папке, – в деле уже имеется докладная записка капитан-лейтенанта Герасимова, подтвержденная показаниями трех матросов. Поэтому врать не советую, не стоит отягчать халатность дачей ложных показаний, то есть намеренной попыткой обмануть следствие.

– Я напишу правду, – твердо сказал Артем.

«Значит, Бочкаренко погиб, – думал он, возвращаясь в камеру, – а меня хотят сделать виновником его смерти. Герасимов врет безбожно, матросов запугал». В памяти всплыли слова мичмана из Графской бухты: «Он будет дразнить тебя, вызывать на дисциплинарный проступок, а ты не поддавайся. Одну промашку дашь – со свету сживет».

«Прав был поручик, ох как прав, но разве я мог молчать, видя, как убивают Бочкаренко? Хотя чего я добился, ведь Ефима Семеновича все равно нет! Но в ту минуту я про себя не думал, хотел остановить Герасимова».

Камера, куда его посадили два дня назад, была пустой. Впрочем, пустой была не только камера, но и вся гауптвахта. С мелкими провинностями командиры подразделений разбирались сами, не доводя дело до гарнизонной гауптвахты, то есть до глаз начальства. Крупные проступки случались довольно редко, поэтому тюрьма большую часть года пустовала.

Передав следователю показания, Артем стал ожидать развития событий, но ничего не последовало. Дни шли за днями, а про него словно забыли, оставив наедине со своими думами.

Первое время Артем раз за разом мысленно возвращался к событиям того злосчастного утра, проверяя себя на разные лады, но ни в чем не обнаружил слабины. Все было сделано правильно, ему нечего стыдиться или скрывать. Он станет стоять на своем – и будь что будет!

На четвертый день Артем стал думать о Варе. Он давно гнал от себя мысли о ней, ведь стоило лишь представить ее лицо, как по спине прокатывалась волна сладких мурашек. Служить с этим было невозможно; хотелось не лезть под воду, а помчаться в Кронштадт, вломиться в кабинет Варвары Петровны и…

Он плохо представлял, что станет делать дальше, но главным, корневым было оказаться рядом, услышать голос, заглянуть в глаза. А дальше… дальше как получится…

Сейчас, в полном одиночестве и вдали от службы, он мог позволить себе унестись мыслями в хрустальное пространство мечты. Но чем больше думал Артем о Варе, чем подробнее представлял долгожданную встречу и все, что может произойти после нее, тем явственней понимал, что ничего из его любви не выйдет.

Чувство не соглашалось. Чувство говорило о чудесах, о необычных совпадениях и счастливых обстоятельствах, о том, что Всевышний не стал бы понапрасну посылать ему такую любовь, что нужно быть упрямым и не сдаваться. А препятствия на пути – просто испытание, проверка глубины его чувства и чистоты помыслов.