– Ох, что они с тобой сделали! – чуть не по-звериному завыла Двора-Лея.
– Мама, никто не виноват. Так получилось.
– У них всегда так получается! Газлоним, бандиты, разбойники! Ты уезжал здоровым, как дуб, а вернулся калекой, и никто не виноват? Ну-ка снимай всю одежду, да поживей!
– Мама, – попытался возразить Артем, но Двора-Лея не желала слушать никаких возражений.
– В этом доме я командир, – решительно заявила она. – Выполняй приказ!
Артем снял с плеч свой «сидор» и собрался было расстегивать бушлат, как мать потребовала:
– Руки сперва вымой. И как следует, с мылом.
– Ну и порядочки! – мотнул головой Артем.
– Что, в армии проще? – горько усмехнулась Двора-Лея, подавая сыну чистое полотенце.
Умывшись, Артем разделся до портков, и мать внимательно осмотрела его, прощупывая каждый сустав.
– Руки-ноги целы, – удивленно произнесла она, закончив осмотр. – Что же это за болячка такая?
– Это, мама, кессонная болезнь. Она только у водолазов бывает, когда быстро поднимаешься с большой глубины без декомпрессии. Азот в крови закипает. Снаружи ничего не видно, все повреждения внутри.
– Боже, сколько умных слов ты произнес одним махом, сынок! Давай поужинаем, поговорим, объяснишь все подробно. Ты к нам на поправку, потом обратно в часть?
– Я навсегда, мама. Меня комиссовали.
Двора-Лея охнула, прикрыла рот передником и бессильно опустилась на скамейку.
– Значит, это серьезно.
– Очень серьезно, мама. Иначе бы меня никто не отпустил.
– Готеню, Готеню, что же это будет, Готеню?!
– Мама, – прервал Артем ее причитания, – ты, кажется, говорила про ужин?
– Да, сынок. Сейчас соберу, – Двора-Лея взялась накрывать на стол, украдкой отирая слезы.
Пришел Лейзер, обнял сына, сразу заметив, с каким трудом тот поднимается на ноги. Расспрашивать ни о чем не стал: когда Всевышний решит, что время пришло, все прояснится само собой. Зачем же докучать бессмысленными расспросами, как принято у людей несведущих, а потому надоедливых?
Двора-Лея колдовала над столом с расторопностью опытного фокусника или бывалого чудотворца. Иначе, чем чудом, ее действия невозможно было бы определить: прошло не больше четверти часа, как стол был уставлен роскошными яствами. Когда она успела их приготовить, так и осталось непонятым. Видимо, материнское сердце почувствовало приближение долгожданного часа и заранее подвигло на кулинарный подвиг.
– Дворале, какой праздник сегодня? – спросил Лейзер, когда хозяйка, завершив хлопоты, уселась рядом с ним за стол.
– Сын из рабства вернулся. Обглодал его фараон, но выпустил. Живым выпустил, это главное.
– Э, Аарончик, так тебя комиссовали? – удивился отец.
– Да. Вчистую, – ответил Артем. – Мама, поставь, пожалуйста, водку.
– Откуда у нас водка, сынок? – удивилась Двора-Лея. – Мы же ее в рот не берем.
– А купить можно? – Артем вытащил из внутреннего карман кисет и достал плотную пачку ассигнаций – деньги, полученные при демобилизации, и сто рублей Лосева.
– Сейчас сбегаю, – Двора-Лея, не прикоснувшись к деньгам сына, поспешила на улицу.
Рядом с их домом находились две лавочки, маленькая и большая. В большой царили порядок и чистота, товары на полках лежали строго на своих местах, хозяин, улыбчивый румяный толстяк, обслуживая покупателей, постоянно шутил, хоть и не всегда остроумно. Отпирал и запирал лавку он строго по часам, которые носил с собой в жилетном кармане. То и дело толстяк ухватывал массивную серебряную цепочку, свисающую из кармана, извлекал часы, подковыривал толстым ногтем сначала одну, а затем другую крышку и, постукивая тем же ногтем по стеклу, внимательно разглядывал циферблат. Он словно давал всем наглядный урок о бакалейной ценности времени, измеряемой в копейках и рублях.
Во второй царили развал и разруха, хозяин, худой, с зеленоватым, словно замшелым лицом, двигался со скоростью сонной мухи. Найти что либо, отвесить или разлить занимало у него в пять раз больше времени, чем у толстяка. Зато брал он за те же товары куда меньше и отпускал в любое время суток, когда ни постучи. Разумеется, за водкой Двора-Лея поспешила к нему.
Серебряные гвоздики звезд уже густо усеяли черный бархат неба над Чернобылем. На западе, за черным силуэтом каланчи, еще стояла нежная синева, свежий ветерок приносил с Припяти запах влажного камыша.
Пока Лейзер раздумывал, с чего начать разговор, Двора-Лея вернулась. Артем поступил так, видел у Митяя: налил стакан и закрыл его кусочком черного хлеба.
– Я хочу выпить за моих друзей, – сказал он, поднимая второй стакан. – За друзей, которых я обрел и потерял.
Он произнес благословение, медленно выпил стакан до дна и хрустко закусил соленым огурцом. Отец и мать смотрели на него ошалелыми глазами.
– Да, сынок, – произнес Лейзер, – я вижу, ты многому научился на флоте.