Водоворот

Зоя хлопнула в ладоши, призывая детей к тишине, когда в столовую ворвался Селиванов. С выражением твердой решимости на лице. Однако, натолкнувшись взглядом на Ковалева, он решимость едва не потерял… Если бы он посмотрел с презрением, назвал Ковалева предателем интересов ребенка, вообще – обвинил бы в чем-нибудь, было бы не так противно. Но Селиванов сдулся вдруг, опустил плечи и поглядел без злости и обид. С горечью. Будто потерял опору.

Впрочем, думал он не долго. И плечи развернул совсем иначе – без показухи и пафоса. И так получилось, что вся столовая смотрит именно на него.

– Пашка не хочет креститься, понятно? – выговорил он негромко, обращаясь к батюшке.

– Селиванов, раз уж ты явился последним, пройди к своей группе потихоньку, не привлекая всеобщего внимания, – объявила Зоя Романовна.

Да, старой ведьме Ангелине Васильевне до Зои далеко… Ковалев вздрогнул от ее слов, а Селиванов должен был упасть ниц от ужаса. И подползать к ее ногам ползком, как провинившийся пес ползет к хозяину, не надеясь на прощение. На секунду Ковалев поверил Инне: Зоя имеет немалую силу. Что, интересно, об этом думает батюшка?

Селиванов поежился и почему-то снова глянул на Ковалева. Вовсе не в поисках поддержки. И не сдвинулся с места.

– Пашка не хочет креститься, – повторил он, теперь с угрозой.

– Селиванов, что тебе было сказано? – выкрикнула воспитательница старшей группы. Лучше бы ей было помолчать, потому что после угрозы в Зоином голосе ее жалкое поддакивание прозвучало смешно.

– Спросите его, он скажет, – гнул свое Селиванов.

Зоя направилась в их сторону, как всегда вроде бы и неторопливо, на самом же деле – очень быстро. Не дала опомниться батюшке, уже раскрывшему рот, чтобы задать Павлику вопрос.

Нет, она не заискивала перед Павликом. Не сюсюкала, как раньше. Она давила, и Ковалев ощущал ее давление каждой своей клеткой.

– Павлик, скажи батюшке, что ты давно хочешь стать крещеным. Что никто тебя не неволит.

Вот так, не вопрос – утверждение. И попробуй сказать «нет»!

Более всего Ковалеву хотелось взять Зою за загривок и хорошенько встряхнуть. Может, она и считает, что крещением спасает ребенку жизнь, а потому ей все средства хороши, но со стороны это выглядит натуральным принуждением.

– Пашка, скажи, что ты не хочешь! – выкрикнул Селиванов – не требовательно, в отличие от Зои, а, пожалуй, отчаянно. Будто от ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.

– Не дави на брата, – повернулась к нему Зоя.

– Сами на него не давите! Он не хочет креститься, это вы его зачморили совсем, чтобы он покрестился!

– Так. Немедленно выйди отсюда вон, раз до сих пор не научился разговаривать со старшими. – Зоя показала, куда Селиванову нужно выйти, сжатым в руке блокнотом. А поскольку тот и так стоял в дверях, то вышло это двусмысленно, будто она направила на него оружие. И было это не смешно вовсе, а почему-то страшно. Понятно, что Селиванов никуда не пошел.

Павлик оглянулся и посмотрел на брата. Будто заранее извинялся за свой ответ. А увидев его лицо, задышал глубоко, приподнимая плечи, – Ковалев прекрасно знал, что это означает. Юлия Михайловна шепнула что-то Павлику на ухо, сама достала ингалятор у него из кармана и вложила мальчику в руки. Только он не спешил им воспользоваться.

Да, лучше отказаться от ребенка, чем разрубить его пополам. Но Ковалев понял вдруг, что речь идет не об одном мальчишке, а о двоих. И неизвестно еще, для кого из них происходящее важнее…

Наверное, именно эта мысль, а не начинавшийся приступ Павлика, стала последней каплей… Ковалев оторвался от стены.

– Павлик, погляди, и ребята, и взрослые собрались здесь, чтобы тебя поддержать, за тебя порадоваться, – уже помягче начала Зоя. – Давай, ничего не бойся, вдохни скорей лекарство, и все пройдет…

Павлик замотал вдруг головой, будто наотрез отказывался воспользоваться ингалятором.

– Не бойся, это же твой собственный ингалятор, чего ты вдруг испугался? – доверительно спросила Зоя и нагнулась к ребенку.

– Нет! – сипло выкрикнул Павлик. – Я не хочу! Я не буду!

И после этих слов неожиданно сунул ингалятор в рот и глубоко, со свистом в груди, вдохнул. После чего стало понятно, что его «нет» относилось вовсе не к приему лекарства.

– Ну вот… – улыбнулась Зоя. – А говорил «не буду»…

Павлик закашлялся, а потом несколько раз торопливо вдохнул. И выговорил неожиданно спокойно и громко:

– Я не буду креститься. Не хочу.

Он оглянулся на Селиванова с торжествующей, счастливой улыбкой. Он отказался, похоже, вовсе не из принципиальных соображений, не от страха перед крещением и приступом удушья, а ради брата. Потому что Селиванов, как ни в чем другом, нуждался в его отказе.

– Павлик, ну что это за детские капризы? – снисходительно, а вовсе не строго, спросила Зоя. – Погляди, сколько людей ждет твоего крещения, а ты ломаешься, как маленький.

Инна права, многим людям трудно принять решение, сделать выбор. И Павлику, должно быть, отказ дался нелегко. Слова Зои не только начинали новый круг уговоров, мучительных для ребенка, – они обесценивали его жертву.

Ковалев отошел от стены и направился к столу персонала.