Водоворот

Он почему-то был уверен, что Влада не бросит его. Ведь в прошлый раз она не бросила здесь даже Хтона… Потом он думал, что Влада играет в игру, кто кого переупрямит. И злился, потому что ему было не до игр вовсе. А потом понял, что это не игра, что Влада искренне считает себя правой, и умом даже понимал ее правоту – верней, принципиальную позицию: будущее Ани, исполнение прихотей и прочее… Но все равно был не готов к ее отъезду.

Всю дорогу, пока он провожал ее и Аню на дизель, на языке вертелось жалкое «не уезжай». Но Ковалев так и не выговорил этого вслух.

– Я не сволочь и не стану лишать тебя родительских прав, – говорила Влада, сжимая губы. – Более того, я даже согласна на каникулы привозить ребенка к тебе. Все-таки тут свежий воздух и прочее… И на развод я пока подавать не буду. Но если я кого-нибудь встречу… то потребую развода немедленно. Раз ты нам ничего не должен, то и я тебе ничего не должна.

Глаза ее были сухими и холодными.

Ветер гонял по льду реки поземку. Ковалев вышел из автобуса у магазина и, прежде чем идти домой, купил бутылку водки и набрал мелочи на половинку хлеба и банку кильки в томате.

Река, закованная в лед, стала еще прекрасней. Она отобрала все, что могла отобрать, а что дала взамен? Темную, плохо осознаваемую страсть? Способность видеть сквозь воду – и глядеть в воду? Эйфорию и мрачные видения на грани потери сознания? Да нет же, не она отобрала – он все отдал ей сам, по своей воле. Он бы не умер, если бы уехал вместе с Владой, нет, не умер бы. Но и жить бы не смог. А значит, Влада права: это он их бросил. Изменил ей, а потом бросил. Чтобы остаться с рекой.

Поземка вилась и под ногами, заметая улицу. Густые сумерки напомнили серый полусвет дома на болоте.

Стоило открыть калитку, Хтон радостно запрыгал вокруг, промчался в полном восторге до крыльца и вернулся обратно, поскуливая и припадая на передние лапы.

Ковалев прошел через веранду, не зажигая свет. И не стал включать свет на кухне, уже совсем темной. И только когда поставил бутылку на буфет, заметил, что за столом сидит Инна.

– Я напугала вас? – спросила она, когда Ковалев отшатнулся.

– Нет.

Она щелкнула выключателем бра, висевшего над столом, – свет выхватил из темноты широкий круг, тени метнулись в углы и под потолок.

– Не люблю верхний свет – он неуютный, – вздохнула Инна. – Я сказала тете Паше, чтобы она сегодня вас не тревожила.

– Спасибо.

– Вы собрались пить водку в одиночестве?

– Какая разница?

– В одиночестве чаще всего пьют законченные алкоголики. Либо заливают большое горе. Как психолог замечу: большое горе водкой залить невозможно, она его только усугубит. Вам больно?

– У меня сегодня поминки. Двадцать дней, половина от сороковин. – Ковалев бросил на стол банку кильки, лежавшую в кармане, прежде чем снять куртку.

– Ну, если так, вы позволите мне к вам присоединиться?

– Присоединяйтесь, – проворчал Ковалев.

Инна пила водку так же, как баба Паша, – будто воду, не морщась. И изящно подхватывала кильку вилкой, прямо из банки. И тоже зарумянилась с первой же стопки, а со второй повеселела. После третьей разговор стал совсем непринужденным, Ковалев даже рассказал два или три старых анекдота, над которыми Инна смеялась звонким ведьминским смехом.

Под светом бра в кухне в самом деле было уютней и… ну, в общем, нижний свет располагал к задушевной беседе.

– Вы знаете, что в нашей школе уже несколько лет открыта вакансия военрука? Но это несерьезно, там четверть ставки. А вот учительница физики и математики давно мечтает уйти на пенсию, только желающих на ее место нет и не предвидится… – как всегда, недоговорила она.

– И что?

– Здесь не город. Здесь у людей нет работы. А полторы ставки учителя – это по местным меркам неплохие деньги.

– Вы мне, что ли, предлагаете учительницей работать? – скривился Ковалев.

– Учителем.

– Вы вообще в своем уме? Какой из меня учитель?

– Я думаю, строгий, – совершенно серьезно ответила Инна.

– Я лучше истопником буду. Кочегаром, – отрезал Ковалев.

– Ну да, кидать уголь в топку – это по-мужски. Только вам надоест через неделю.

– Бабы… – Ковалев кашлянул. – Женщины средних лет достали меня еще в санатории. К тому же я не люблю детей.

– Вы их просто боитесь. Правильно боитесь – дети иногда невыносимы. Но куда-то же надо девать ваше высшее техническое образование? Не в топку же, право…

– Ничего я не боюсь.

– Уверяю вас, войти в класс – это иногда гораздо страшней, чем прыгнуть в реку во время шугохода. И продержаться в классе сорок пять минут трудней, чем ее переплыть.

– Вы нарочно меня подначиваете. Ловите на слабо.

– Да. И буду считать вас последним трусом, если вы выберете работу истопника. – Она рассмеялась. – К тому же через восемь лет вы станете директором школы.

– Да ну? Вот ровно через восемь? И откуда же вы это знаете?

– Ведаю. Я же ведьма.

– А если ведаете, скажите, моя жена вернется?

Инна вздохнула.

– Если бы вы сказали ей «не уезжай», она бы вообще не уехала. И чтобы это понять, не надо быть ведьмой. Даже психологом быть необязательно.

– Вы плохо знаете мою жену. Ей вовсе не нужно было мое унижение.