Водоворот

Вспомнились холодные скользкие пальцы на щиколотке, которые когда-то потянули его под воду. И как чьи-то руки давили на плечи, не выпуская его из воды… Неужели?.. Такого не бывает. Ковалев впопыхах ощупывал тело Павлика в поисках того, за что оно могло зацепиться, когда ясно увидел на дне белое женское лицо с развевавшимися длинными волосами. И бледные руки, обхватившие ребенка, – обнявшие ребенка, прижавшие его к себе изо всех сил. Так мать в отчаянии прижимает к себе дитя – за пояс и за шею, спрятав его голову на своем плече. На миг Ковалев усомнился в своем праве разжать эти объятия…

Она кричала ему вслед, когда он вырвал Павлика из цепких рук и рванулся наверх, оттолкнувшись ногой ото дна. Ее крик был горек и полон слез.

Видения от кислородного голодания… И хотя Ковалев был далек от потери сознания и под водой пробыл меньше минуты, но переохлаждение и сотрясение мозга запросто могли сыграть с ним эту злую шутку… Он видел фотографии своей матери и помнил ее лицо таким, каким оно было на этих фотографиях. Ничего удивительного в том, что в ледяной воде – его детском кошмаре! – ему явилось именно оно, а не какое-то другое.

Ковалев вылетел из воды, как пробка из бутылки, – на этом месте он мог достать ногами дно, течение отнесло Павлика не так далеко от берега.

Он вышел из воды скорым шагом, почти бегом, и едва не налетел на Зою, с тоской глядевшей в воду…

Она отшатнулась, выставляя распятие вперед, как кинжал… На лице ее застыл непритворный ужас, даже рот приоткрылся; она попятилась, осеняя себя крестным знамением, и выкрикнула в полном отчаянии:

– Сгинь-пропади!

Позади нее звонко, зловеще и в то же время торжествующе расхохоталась Инна.

– Зоя Романовна, это живой Сергей Александрович! Не по-христиански желать ему сгинуть или пропасть! Просили своего господа о спасении? Он послал Павлику спасение!

– Вы тут все чокнутые! – бросил Ковалев Инне.

О чем только думают? А если Павлика не удастся откачать так же легко, как его брата? А если он умрет от переохлаждения? А если это дыхательный спазм?

Зоя первая подбежала к Ковалеву, когда тот, сев на скользкий от мокрого снега песок, перекидывал Павлика через коленку. Павлик был гораздо легче своего брата, но с его одежды бежала ручьями вода – трудно было найти правильное место, по которому стукнуть, чтобы легкие зашевелились. Если это спазм гортани, можно бить по спине сколько угодно – не поможет…

– Вы уверены, что ребенка непременно надо бить по спине? Этим вы можете сделать только хуже, – сунулась Зоя.

Ковалев не стал отвечать, что хуже уже не бывает. И на четвертый раз, когда он было отчаялся, помогло: он даже не сразу заметил, что на ногу течет не ледяная вода с одежды мальчика, а чуть теплая, – и через несколько секунд Павлик вдохнул и начал кашлять.

Инна помогла усадить ребенка на песок, Зоя тоже сунулась к мальчику, не забыв заметить Ковалеву:

– Вы бы срам прикрыли…

Он забыл, что выскочил из бани в чем мать родила… Как-то было не до того. Но лучше бы Зоя помалкивала, потому что ее неуместное замечание вместо неловкости снова вызвало отчаянную злость – стало последней каплей. Ему ничего не стоило порвать хлипкое Зоино тело пополам, как соленую кильку… Ковалев поднялся на ноги одним движением, как отпущенная пружина, и обеими руками ухватил ее за щуплую шею. Инна вскрикнула от испуга и отшатнулась.

Признаться, ему в самом деле показалось, что он держит за горло ядовитую змею, однако задушить Зою Романовну было бы слишком пафосно – Ковалев лишь приподнял ее немного за шею, чтобы ноги не касались земли.

– Ты, сука… – Ковалев выдохнул, и злость вдруг ушла.

Он сделал несколько шагов к воде, продолжая держать Зою на весу, – она почему-то не сопротивлялась и не кричала. Должно быть, боялась, что Ковалев сломает ей шею, а сделать это было совсем нетрудно.

Он зашел в воду по грудь и просто разжал руки – течение подхватило щуплое Зоино тело в широком пальто и потащило на глубину. Зоя начала барахтаться, но, видимо, плавала неважно – лишь держалась на воде, однако к берегу приблизиться не могла. Длинные темные волосы, растрепанные Инной, не ушли под воду, а широким полотном расстелились вокруг ее головы.

– Помогите же! – не взмолилась, а приказала Зоя. – Вы же не убийца! Помогите! Она утащит меня на дно!

– Это и есть искупление. Искупание… – хмыкнул Ковалев, не пошевелившись. А потом – скорей, желая пошутить, – крикнул, сложив ладони рупором: – Мама! Я ее принес! Забирай, это тебе!

– Вы с ума сошли! Немедленно дайте руку! – продолжала кричать Зоя. И никакого смирения в ее голосе Ковалев не почувствовал.