Водоворот

Ковалев поймал себя на мысли, что все время смотрит на ее губы – и вовсе не для того, чтобы понять ее настроение, а как раз наоборот: представляет, какие они мягкие и податливые. Она вся казалась мягкой и податливой, приятной на ощупь… И если от взгляда ее матери тошнотворно кружилась голова, то от взгляда Инны Ковалев ощущал что-то вроде свободного падения.

Их разговор, зашедший в тупик, неожиданно прервала Татьяна Алексеевна.

– Сергей Александрович, я слышала, к вам на выходные приедет жена. – Она присела напротив и сладенько улыбнулась.

– Кто вам сказал? – не удержался Ковалев.

– Аня говорила об этом Юлии Михайловне. Так вот, я подумала, что Ане будет приятно видеть здесь и маму тоже, так что приходите в столовую вместе с женой, санаторий не разорится.

И откуда взялась такая щедрость?

– У нее нет справок…

– Ничего страшного, я беру ответственность на себя. – Татьяна снова улыбнулась и поднялась.

Инна посмотрела ей вслед и сказала, поморщив нос:

– Они все просто умирают от любопытства, так им хочется взглянуть на вашу жену. А еще они наивно надеются, что она считает себя православной и заставит вас серьезней относиться к молитвам перед едой. Они ведь не слышали, что в Бога верят только придурки.

Пожалуй, Ковалев опасался привести сюда Владу – именно из-за ее бескомпромиссности. Влада за словом в карман не лезла и говорила обычно то, что думает, – не задумываясь о том, что говорит… Да они же ее заклюют!

А еще ему не хотелось, чтобы Влада встретилась с Инной…

– Вы разве без выходных работаете?

– Суббота у нас рабочий день, у каждого на неделе есть выходной. У меня – понедельник. У Зои – сегодня, но она все равно приходит, потому что ей дома делать нечего. Воспитатели три через три работают, санитарки и нянечки сутками. Саши завтра не будет.

* * *

После тишины Заречного райцентр показался шумным и суетным большим городом с праздничной иллюминацией. Автобус лихо развернулся на кольце перед каменным зданием вокзала (где иногда останавливались поезда дальнего следования, а два раза в день – пригородный дизель). Напротив вокзала сиял огнями дворец культуры, вокруг которого собралась местная молодежь от двенадцати до семнадцати лет (а Ковалев-то недоумевал, отчего в автобусе так много детей!), в ларьки и «стекляшки», опоясавшие привокзальную площадь, выстроились очереди, а на ступенях вокзала курили три бдительных стража порядка с рациями – не было сомнений, что во дворце культуры скоро начнется дискотека.

Таксисты на маленькой стоянке сидели в машинах с закрытыми наглухо окнами…

До приезда Влады оставалось полчаса, и Ковалев намеревался провести их в вокзале, но тот закрывался в восемь вечера – пришлось бесцельно шататься по площади вместе с подростками. Под рисованным плакатом о дискотеке по пятницам Ковалев с удивлением обнаружил строгую приписку: «Лица старше тридцати лет в танцевальный зал не допускаются». Рядом висело скромное объявление о субботних вечерах «для тех, кому за тридцать».

Под табличкой «не курить» курили и хлебали пиво два десятка детей обоего пола, смачно сплевывая себе под ноги. Краем уха Ковалев поймал обрывок разговора двух девочек, обсуждавших, куда лучше запихнуть раздобытую бутылку водки (видимо, спиртное на дискотеку проносить не разрешали); совет проходивших мимо пацанов был не нов, но слегка покоробил: слишком уж юны были и обладательницы бутылки, и советчики. Возле «стекляшки», продававшей пиво несовершеннолетним, Ковалева сперва попытались «склеить» две четырнадцатилетние девчонки, а вслед за ними тут же появились местные мальчишки года на два постарше – заводились, но не преуспели.

Вот тут-то Ковалев и увидел в очереди за пивом Селиванова, Сашеньку Ивлева и еще двоих ребят из санатория. Вряд ли их отпустили погулять в пятницу вечерком, тем более что автобусов на Заречное до утра не предвиделось… Интересно, откуда у них деньги на пиво, дискотеку и такси? Ковалев имел смутные представления о жизни в интернате, но думал, что денег воспитанникам иметь не полагается.

На автобусной остановке, где автобусов никто не ждал, последовала еще одна неуклюжая заводка местных пацанов, с банальным: «Дядя, дай закурить». Ковалев ответил, что не курит, и этого, как всегда, оказалось достаточно. Умом он понимал, что пьяные подростки, сбившиеся в стаю, – серьезная опасность, но в глубине души в это не верил, и его невозмутимость гасила их азарт. Впрочем, встать им поперек дороги Ковалев бы поостерегся.