Водоворот судьбы. Платон и Дарья

Едва не падая от усталости, Платон добрел до родной, сгоревшей хаты, пристально огляделся кругом, но никого не заметил. Ни живых, ни мертвых.

— Хоть бы ты была жива, Дарья, — с надеждой прошептал Платон.

Перелыгин не мог помириться с мыслью, что больше никогда не увидит свою Дарью. Но только он двинулся к хате Селениных, как неожиданно услышал позади себя отчаянный крик сквозь рыдания.

— Платон!

Казак вначале подумал, что это ему показалось. Но, живо обернувшись, он увидел на бугре заросшим лопухом и черным бурьяном рыдающую Дарью. Платон хотел закричать, но возникшая спазма так сдавила горло, что он с трудом разодрал губы.

— Дарья милая, родная! — изумленно — радостно прохрипел он.

У Перелыгина, будто гора свалилась с плеч. Девушка бежала к нему через пламя и дым, как сквозь страдания, не чуя ног. От Платона сразу же ушла смертельная усталость и он, все еще не веря своим глазам, побежал навстречу Дарье.

Девушка беззвучно упала ему на грудь и беспомощно расплакалась. Он, обхватив ее здоровой рукой, крепко прижал к себе. Худенькая спина девушки мелко затряслась. У Платона то ли от счастья, то ли от слабости снова закружилась голова.

Лицо Дарьи дрогнуло, припухшие губы по-детски искривились, из глаз брызнули слезы.

— Господи я благодарю тебя за то, что ты оставил Платона в живых! — закричала девушка, вцепившись в его плечи.

— Плечо!

— Что?

— Пробито пулей.

— Пускай, зато ты живой! — задыхаясь, проговорила она.

Его охватила бешеная радость от ее слез, от ее слов и оттого, что она рядом. Дарья, не сдерживаясь, зарыдала во весь голос. Казак изо всех сил сжал глаза, чтобы не заплакать. Ему с большим трудом удалось сдержать себя, чтобы не разрыдаться вместе с ней. Ведь отец всегда говорил, что казаки не плачут. И вправду он никогда не видел отцовских слез. Однако одна слеза у казака все же невольно вырвалась и, пробежав по грязной щеке, оставила размытый, четкий след.

Неожиданно начался косой дождь. Злой огонь стал вянуть, затихать. Одежда промокла насквозь. По изможденным лицам казака и казачки потекла мутная дождевая вода, смешанная с черной гарью. Платон крепко стиснул Дарью и она часто, и тяжело задышала. Девушке не хватало воздуха.

— Не плачь, — сказал Платон, успокаивая девушку и дрожащей рукой провел по растрепанным волосам. — Что поделаешь, если так устроена жизнь.

Но Дарья еще пуще залилась слезами. Через минуту она, давясь рыданиями, вполголоса сказала:

— Неправильно и нехорошо как-то она устроена. Это смахивает на какой-то страшный сон.

Девушка грязным рукавом вытерла выступившие слезы. Платон, радуясь, целовал ее мокрые глаза, грязные щеки, губы.

— Кто поджег хутор?

— Никитин зажег свою хату, а от нее огонь перекинулся на другие постройки.

— Где жители?

— Убежали.

— А, ты?

— Я побежала за кошкой Лиской, а потом от страха залезла в погреб. Где теперь кошка я не знаю. Мне жаль, что я не догнала ее. Наверное, я навсегда потеряла Алису.

Вдруг Дарья, проглотив рыдания, запинаясь, вскрикнула:

— Конь! Черный!

Платон обернулся. По дороге среди серого дыма высоко вздымая ноги, шагал конь. Подойдя ближе, он остановился и раскатисто заржал, увидев своего хозяина.

— Черный, как хорошо, что ты пришел. У тебя человечья душа.

Перелыгин схватил под узду разгневанного коня и дружелюбно похлопал его по длинной шее.

— Кто-нибудь остался жив? — спросила Дарья.

Платон заколебался, ему не хотелось волновать девушку горестным известием.

— Говори, как есть, всю правду.

— Все казаки погибли. И Ромка тоже погиб.

Дарья, застонав, закрыла лицо руками. Она еще долго не могла прийти в себя.

После долгого молчания девушка припала к плечу казака и упавшим от страха голосом спросила:

— Что будем делать, Платон?

— Здесь останемся, на родной земле будем жить.

Дарья отшатнулась от плеча казака и яростным криком опалила его.

— Что ты, Платон! Нет! Нам надо уходить отсюда.

Ее лицо побледнело, глаза сделались умаляющими.

— Куда? Даже ума не приложу, что теперь делать, — развел руки казак.

— Я боюсь оставаться здесь, — взволновано проговорила девушка и ее глаза наполнились горькими слезами.

Они мелко — мелко задрожали на ее густых ресницах.

— Может, в Омск пойдем? — тихо спросил Платон.

— Хоть куда, лишь бы не оставаться в хуторе, — побледнев, ответила казачка.

— Нужно коней поймать пока они далеко не разбрелись, — рассудительно промолвил казак. — Без них нам не дойти до Омска. Подожди меня в овраге у ручья.

Платон, вскочив на коня, ускакал за хутор. Дарья спустилась к ручью и, опустившись на пожухлую траву, поджала под себя ноги. Тихий ветерок шевелил мягкие волосы на ее голове. Происшедшее ввергло Чернавину в неизбывную грусть. Из красивых глаз девушки катились слезинки. Они падали на ее губы и растекались по всему подбородку.

Дарья уголком платка вытерла глаза, губы и подбородок.

Казак вернулся быстро, держа за поводья еще двух коней. Один конь оказался с притороченными переметными сумами. Перелыгин привязал коней к сохранившемуся плетню. Из бурьянов поднимались сизые струйки дыма. На сохранившемся дереве трещала сорока.

— Идем.